– What?! – переспросил ошарашенный Сэмми.

Вспоминая Решевского и свой кандидатский матч с ним (Амстердам 1968), он пару раз ронял: «Там, на канале…» Но мы не знали еще, что пройдет совсем немного времени, и он попросит политическое убежище в этом замечательном городе на воде, а я к тому времени буду жить в нем уже несколько лет.

Иногда мы играли на бильярде. Хотя Виктор не был хорошим бильярдистом, но всё же играл много лучше меня. И возмущался, когда я наносил бездумный удар по скоплению шаров, надеясь, что какой-нибудь шальной залетит-таки в лузу. Качал головой:

– Да вы на шармака играете! С опытным игроком вы после такого удара уже и к столу не подошли бы…

А если после моего лихого удара в лузу влетал совсем другой шар, сердился:

– В следующий раз вы будете объявлять заранее, какой именно шар собираетесь играть! А то вы только фуксами и пробавляетесь…

Или, когда я пытался забить невозможный, с его точки зрения, шар, пожимая плечами, сообщал зрителям:

– Ну, не ходят такие. Такие – не ходят!..

Бывало, после долгого дня, проведенного за анализом, я замечал на ужине, что взгляд его скользит куда-то поверх меня, реакция становится неадекватной, и вскоре следовала реплика:

– В позиции, на которой мы остановились, есть quelque chose…

Помимо этого французского «кое-что» у него были и другие любимые выражения, цитаты, перевертыши, обрывки стихотворений – всё большей частью из послевоенного шахматного лексикона, а то и из арсенала дореволюционной левенфишевской генерации.

Любил ввернуть за анализом: «Такой вот кунштюк!» А если был в более игривом настроении, то: «Вот такая была штука у капитана Кука!»

Когда оппонент делал ход непредвиденный (и, по его мнению, неудачный), восклицал: «Мама, куда вы?»

Исподволь создавая угрозу, заговорщически подносил к губам указательный палец: «Тссс…» Иногда еще добавляя: «Ша, киндерен, папа снял ремень». А предлагая какой-нибудь профилактический или вкрадчивый ход, успокаивал визави: «Slow motion, slow motion, мы никуда не торопимся…»

Создавая контругрозы, мог бросить: «У меня тоже есть свои козырчичи, как сказал бы Велимирович!» А идя напролом, объявлял: «Силой через радость!»

Однажды, уже на Западе, проиграв мне партию в варианте с 5.Qb3 в защите Грюнфельда, заметил за анализом: «Да, вы в этом варианте, батенька, собачку съели…» Это «собачку съели» слышал от него и в других случаях.

Когда оппонент в анализе предъявлял, по его мнению, слабые аргументы, кривил лицо в гримасе: «И только-то…»

Если удавалось задержать проходную пешку, мог воскликнуть: «Но пасаран!» – и вызывающе погрозить пальцем.

Нередко, особенно в последние годы, переходил на английский. Создавая угрозы, предостерегал: «I go! I go!!» – и делал движения туловищем, как бы стараясь вывернуться из собственной одежды.

Зевнув, возвращал фигуру на место: «Виноват!» А видя, что партнер не обращает внимания на его замыслы и гнет свою линию, констатировал: «Он на меня, значит, стряхивал…»