Я тоже подумывал отправить такую кассету близким в Ленинград, но мысль, что даже если кассета дойдет до них, они будут не первыми ее слушателями, в конце концов отвратила меня от этой затеи. Думаю, Виктор любил аудиоформат еще и потому, что мог здесь гораздо больше, чем в письме, растечься мыслью, помогая себе интонацией (одну такую кассету с его голосом я прослушал совсем недавно). Надо ли добавлять, что всё это происходило в доинтернетовскую эпоху, когда письмо в конверте было едва ли не единственным средством общения…

Отец показал мальчику, как ходят шахматные фигуры, когда тому было шесть лет. Но всерьез Витя заинтересовался игрой после прорыва блокады Ленинграда, когда возобновил работу Дворец пионеров. На фанерном щите, установленном на Невском, он холодным осенним днем 1944 года увидел карандашную надпись: «Прием школьников в открытое первенство Ленинграда по шахматам. Руководитель кружка А.Я. Модель». На всякий случай мальчик записался и в другие кружки – художественного слова и музыкальный, но, к счастью для шахмат, у него обнаружились дефекты в произношении, а пианино дома не было.

Поскольку в главном здании Дворца размещался госпиталь, свои первые партии Корчной сыграл в бомбоубежище. Там были расставлены шахматные столики, с сохранившимися еще с довоенных времен комплектами шахмат. До жути худой мальчишка с фанатичным блеском в глазах, пряча от холода руки в длинные рукава отцовского пиджака, спешил с улицы Некрасова на Невский, чтобы сыграть очередную партию, а дома штудировал чудом сохранившийся старинный учебник Дюфреня «Руководство к изучению шахматной игры». Шахматные книги стоили тогда дешево, и на сэкономленные деньги Витя смог приобрести и несколько современных дебютных справочников.

Летом 1946 года в шахматный клуб Дворца пионеров, переехавший в отделанный ореховым деревом бывший кабинет Александра III, пришел Владимир Григорьевич Зак. Фанатично влюбленный в шахматы, Зак стал на долгие годы тренером Корчного. Своей страстью к игре он заразил подростка, болезнь приняла хронический характер, и Виктор очень рано решил, что шахматы станут основным занятием его жизни.

Нельзя сказать, что путь Корчного в шахматах был столь же блистателен, как у Спасского, другого ученика Зака, ставшего гроссмейстером и претендентом на мировое первенство уже в восемнадцать.

Признавая, что никогда не был вундеркиндом, Корчной скажет годы спустя: «Я брал каждое препятствие лбом, я был уверен в себе до смешного». Действительно, и мастерское звание, и гроссмейстерское, и победы в чемпионатах Советского Союза давались ему как результат постоянной упорной работы и неутолимой жажды совершенствования.

В 1947 году он стал чемпионом СССР среди юношей. Характерно высказывание самого Корчного, когда много лет спустя он просматривал партии того первенства: «Совершенно нет таланта! Я бы того парня и на порог шахматного клуба не пустил».

После прекрасного дебюта – шестое место, впереди многих гроссмейстеров – в 20-м чемпионате страны (1952) и «серебра» в 21-м (1954) он провалился в 22-м (1955), заняв предпоследнюю строчку. В Спорткомитете ему устроили разнос, и Виктор по обыкновению не сдержался: «На следующей неделе начинается чемпионат Ленинграда. Если не выиграю, снимайте с меня стипендию! Брошу шахматы, пойду учителем в школу!»

Не думаю, чтобы он действительно осуществил эту угрозу, но характерна эмоциональная вспышка. Он выиграл чемпионат Ленинграда с результатом +15, установив до сих пор никем не побитый рекорд. И впоследствии, когда здравый смысл подсказывал, что лучше сдержаться, промолчать, не высовываться, запальчивый и несдержанный, он не раз высказывал не принятые и неприятные для начальства вещи.

Михаил Таль вспоминал, как однажды в середине шестидесятых на приеме у Юрия Машина, председателя Спорткомитета, Виктор огрызнулся: «А чему это вы улыбаетесь? Тому, что мы Олимпиаду проваливаем, что ли?» – что прозвучало по меньшей мере дерзостью.

Эти качества делали фигуру Корчного крайне неудобной для руководства, но функционерам приходилось считаться с его спортивными успехами, тем более что он был тогда чемпионом Советского Союза.

Самый первый победный для Виктора чемпионат страны, 27-й, проходил в начале 1960 года в ленинградском «Доме культуры Второй пятилетки», и я, еще шестнадцатилетний, бывал там почти на каждом туре.

Играя черными с Багировым, гроссмейстер должен был сделать очевидный ход слоном, побив неприятельскую ладью, и получить преимущество. Но после раздумий Корчной вдруг обдернулся – взялся за другого слона и… немедленно сдал партию. Зал был полон, как бывало в те времена на всех крупных турнирах, а здесь к тому же лидировал любимец города. Помню шум в зале и возбуждение публики, когда демонстратор вывесил табличку – «черные сдались». Что за чепуха, такого быть не может: демонстраторов набрали, совсем ничего в шахматах не понимающих! И ахи и охи, когда выяснилось, что произошло в действительности.

Когда оставался только последний рывок на ленточку, земляки страстно желали ему победы:

И Виктор, выиграв три партии кряду, завоевал первую из своих четырех золотых медалей чемпиона страны, повергнув весь шахматный Ленинград в состояние эйфории.

Два года спустя Корчной уже играл в турнире претендентов (Кюрасао 1962). Он прекрасно стартовал и лидировал после одиннадцати туров, но в двенадцатом, имея почти выигранную позицию, грубым зевком проиграл Фишеру. Вторую часть соревнования он провел неудачно и в итоге занял пятое место.

Но турнир запомнился не столько спортивными результатами и выбывшим по болезни Талем, считавшимся до начала одним из фаворитов, сколько договорными ничьими между первыми тремя призерами – Петросяном, Геллером и Кересом.

После того турнира отношения на верхушке советских шахмат стали еще более острыми. Если для публики команда Советского Союза – бессменная победительница Олимпиад – подавалась как спаянный коллектив болеющих друг за друга друзей-соперников, на деле всё было иначе. В борьбе за собственные интересы (в первую очередь – зарубежные турниры) коалиции и интриги, заговоры и сплавы, наушничество и подметные письма были рядовым явлением.

На Олимпиаде в Зигене (1970) никто не разбудил проспавшего Корчного, и он получил ноль. Хотя опаздывать разрешалось на час, в команде, кроме капитана, было два запасных, да и времени, чтобы ему позвонить, было более чем достаточно. Помню его рассказ о злорадных ухмылках коллег на общем собрании команды после тура: Советский Союз встречался с Испанией, и это тоже было поставлено ему в строку (в то время у власти в этой стране пребывал Франко, и СССР не имел с Испанией дипломатических отношений).

В следующем цикле (1964–1966) Корчной не вышел в межзональный турнир, но затем снова включился в борьбу за звание чемпиона мира. В финальном матче претендентов 1968 года он проиграл Борису Спасскому. Его возраст приближался к отметке сорок, и если Корчной хотел еще всерьез бороться за мировую корону, надо было спешить. Именно тогда он предложил мне поработать вместе.