Хотя Виктор признавал бессмысленность похода в советское посольство, отговорить его мне не удалось. Правда, другим советом он воспользовался: если уж встречаться, сделать это хотя бы не на территории посольства, обязательно в присутствии голландских представителей, и все переговоры вести на английском. Помню, он очень нервничал, но после получасовой беседы, получив письма домашних, целым и невредимым вернулся в Амстердам.

С чувством опасности, страха перед огромной махиной государства и его секретных служб было знакомо подавляющее большинство советских людей. Корчной не был трусом на шахматной доске, не был им и в жизни, но кошмар советской повседневности заключался не в том, что боялись трусы, а в том, что храбрые боялись тоже.

Булат Окуджава, когда его однажды задержал гаишник, поймал себя на мысли: «Ведь он же может сделать со мной всё. Может, например, задержать. А может и распять».

У многих это чувство – «они могут сделать со мной всё что угодно» – оставалось даже после десятилетий пребывания на Западе. Думаю, это ощущение, пусть глубоко запрятанное, присутствовало и в Корчном едва ли не до конца.

В 2012 году в ответ на вопрос интервьюера «во время матчей с Карповым вы боялись КГБ?» он честно признался: «А кто же его не боялся? Разве на вас КГБ тогда страх не наводил?..»

Весной 1995-го в Питере, гуляя по Невскому, я увидел их с Петрой около Елисеевского магазина и, подойдя сзади, жестко дотронулся до его плеча: «Это КГБ, вы арестованы!» Лицо Корчного исказилось такой гримасой, а сам он так дернулся, что я тут же пожалел о неудачной шутке.

В первые недели пребывания в Голландии он дал немало интервью и почти в каждом жаловался на кампанию, поднятую против него в советских СМИ, на притеснения, испытываемые им в Советском Союзе. Но жалобы эти смахивали на обиды шахматистов любой страны, недовольных функционерами собственных федераций, а объяснить разницу между советской и западными организациями он не умел. Правда, и сделать это было непросто: ведь на Западе спортивная федерация – независимый орган, и государству нет дела до его решений, тогда как в Советском Союзе независимых организаций не существовало вовсе.

Он был тогда опьянен воздухом свободы, но, путая ее со вседозволенностью, стал навязывать свободе свои представления о ней. И был крайне удивлен, когда многие «не понимали» его, порой и подсмеивались, не всегда и далеко не безоговорочно вставая на его точку зрения.

Особенно его задела юмореска в еженедельнике «Свободная Голландия», напечатанная сразу после обширного интервью с ним. Эта юмореска создала у Корчного негативное отношение к «стране тюльпанов», полностью попавшей, как он полагал, в зависимость от Кремля.