Я замотала головой. Ни «нет», ни «да» не могу произнести. Я давно не романтик… хотя, к черту это вранье самой себе. Я не должна быть романтиком, так как выросла уже, ребенок есть, и кое-что в жизни понимаю, но романтики хочется.

Или хотя бы не романтики, а нормального предложения руки и сердца. Не шуточного, без всяких двойных смыслов, а просто предложение от любимого мужчины, который хочет чтобы я его женой стала.

— Пойдем-ка, – тяжелая ладонь снова надавила, мне пришлось двигаться за Никитой к выходу из кухни.

— Куда это вы… а, ладно, идите, – всплеснула руками Ольга Андреевна. — И больше чтобы без глупостей! А я пока Лидочку успокою. Идем, милая, где-то у меня были французские капли, от стресса – самое то.

— Он женится! – услышала я вопль Лиды, которая и не думала успокаиваться.

Вот энергии у человека! У меня тоже бывали истерики, и хватало меня минут на пять. Дальше – затухание, полная потеря энергии, и хватало меня только на унылое поедание мороженого. А так истерить, вопить – это ж сколько сил-то нужно иметь?!

— Куда мы? – вяло поинтересовалась я.

— На улицу. Прогуляемся. Подальше от этого дурдома. И поговорим, – Никита говорил отрывисто.

Он присел, и начал меня обувать, как ребенка. А я была в такой растерянности, что даже и не подумала воспротивиться. Стояла, уперевшись одной рукой в стену, и позволяла приподнимать мои ступни, и натягивать на них ботинки.

Затем пальто, шарф, и почему-то мужскую шапку.

Никита быстро оделся сам, взял меня за руку, и вытащил на улицу.

Молча.

Помог спуститься по ступенькам, и повел за дом. Идти тяжеловато, снег не расчищен, мы по колено в нем утопаем. Шагаем по белому покрову в глубину сада, укрытого шапками снега, между деревьев. Цвета мало – серые стволы и белый снег, и мы с Никитой, тоже одетые в черно-серо-белое. Изо рта пар вырывается, мы по-прежнему молчим, и только его твердая, сухая ладонь, сжимающая мою, не позволяет мне остановиться, топать ногами, и выкрикивать вопросы и обвинения.

Хотя так и подмывает. Есть парочка важных таких вопросов.

Например, в курсе ли он, что с девушками о замужестве не шутят?

И знает ли он, что я не железная?

А еще… еще, какого черта он вообще с этой Лидой связывался, пусть даже на одну ночь? Тридцать минут постельной гимнастики – а затем проблемы на целое десятилетие!

Наконец, когда мы отошли от дома достаточно далеко, и буквально затерялись в этой зимней сказке, Никита остановился. Встал напротив, отпустил мою ладонь, и обхватил мои плечи – нахмуренный, бледноватый и серьезный.

— Надь, прости, пожалуйста. Знаю, мысли у тебя могут быть разные, спасибо что сдержалась и не наваляла мне, – он не удержался, и подмигнул, разрывая эту одуряющую серьезность момента. — Итак, первое: мы можем уехать не завтра, а сегодня. Я праздновать не начинал, за руль вполне могу сесть. Загрузимся в машину, и аривидерчи. Сейчас я не затыкал маму с Лидой, так как это было бесполезно. Проходил, знаю. Но как только в дом вернемся, я решу вопрос, и больше никто тебя не вздумает оскорблять. Зря я был таким мягким, все надеялся, что хоть мать поняла, что я давно не ползаю, а на своих двоих хожу. Ну да ладно. В общем, правда, прости меня. Больше подобного не повторится, ты приехала со мной, я пообещал тебя защищать, и немного продолбался. Исправлюсь. Простишь?

Я кивнула.