Неужели «вертушки» нас не поддержат? — он посмотрел на меня с надеждой, как будто от меня зависело, выручат или нет нас вертолеты.

Откуда мы могли знать, что первыми подорвали штабной автобус, где находилась рация, уничтожив командиров и связь, а уж затем прошлись по всей колонне. Да и сил у командования сейчас не было, все было брошено на Кандагар, а наша колонна, уже разгромленная и уничтоженная, не представляла ценности. Прикрывали и спасали живых, а тут жалкая кучка десантников…

Давай, сержант, собирать ребят! Будем прорываться, а то мы здесь, как прыщ на голой ж…, быстро перестреляют!

Мы перебежками приближались к голове колонны, где держали оборону оставшиеся солдаты.

Лейтенант! Товарищ лейтенант! — кто-то позвал меня из-под бронетранспортера.

Пригнувшись, я заглянул:

Тараторкин? — узнал я чумазого закопченного солдата.

Не ходите туда, товарищ лейтенант, там никого нет в живых, забросали гранатами, а раненых добили! Горло, как баранам, перерезали, гады!

Ты-то как уцелел?

А меня лейтенант Мокроусов послал за боеприпасами, так как я один остался не раненый… Вот так и остался живой!

А где оружие и боеприпасы, за которыми тебя посылали?

Да вот, в вещмешке! Гранат штук двадцать, да поди столько же магазинов. Патронов так насыпал из «ушка», чтобы донести можно было!

Сержант, возьмите часть гранат и магазинов к автомату!

Есть! — он быстро рассовал по карманам и в «разгрузку» гранаты и магазины. Перезарядил автомат.

Я тоже не отставал от него, зная, что от запасов боеприпасов зависит жизнь. Стрельба затихала. Скоро «духи» начнут шерстить колонну и нас неизбежно обнаружат. Пора уходить в горы. Поглядев по сторонам, мы скатились с дороги в кювет и, перейдя его, углубились в лес, так называемую «зеленку», который густо покрыл подножие гор. Мы поднимались молча, стараясь сберечь силы, ступая аккуратно, след в след. Это привычка десантников, действующих в боевой обстановке, так как если подорвется на мине, то один, да и по следу трудно определить один прошел человек, или взвод. Я шел впереди, с автоматом наизготовку, вглядываясь в чужой лес, прислушиваясь к звукам. Чувство опасности поднималось во мне, как в те дни на горе Горбатой. Но откуда она грозит? Стоп! Вот оно… След недавно прошедшего здесь человека! Бойцы его, конечно, не заметили бы. Хотя раздавленный на камне стебелек травы на ощупь был свежий, не подвядший. Вот чья-то нога содрала лишайник на камне, дальше сломанная ветка кустарника, слом был свежий, еще не подсох, да и листья только-только начали подвяливаться. Я знаком показал ребятам, чтобы они залегли за валуны, и, приготовив нож, кошачьим шагом стал обходить то место, куда вели следы. Вскоре из-за скалы стали слышны какие-то звуки, то ли плач, то ли причитанья, прерываемые гортанными голосами «духов». Убедившись, что меня никто не заметил, я осторожно выглянул — в двух метрах от меня стоит душман и с интересом смотрит, как двое его друзей насилуют нашу медсестру. Это ее плач я и услышал. Не выдержав, я одним прыжком подлетел к часовому и, зажав рот, вонзил ему под левую лопатку кинжал. Волосатый рот у него раскрылся в беззвучном крике, тело конвульсивно дернулось, и он, захрипев, обмяк. Выдернув из тела нож, я направился к «духам», которые наслаждались девушкой и ничего не замечали. Стрелять я в них не мог, так как мог попасть в медсестру, да и выстрелы привлекут внимание других душманов, что мне бы не хотелось. Ступая неслышно, я уже был в шагах пяти от них, когда один из них, что держал руки медсестры, увидел меня:

Шурави!!! — его руки метнулись к автомату, лежащему недалеко от него, но так и не дотянулись.

Кинжал, который я метнул, пронзил сердце насильника. Второй уже поднялся с девушки и, видя, что до автоматов ему не добраться, подтянув шаровары, вытащил из-за голенища обоюдоострый нож. С угрожающим видом он напрыгивал на меня, стараясь поразить лезвием. Он, по-видимому, догадался, почему я не стреляю, и поэтому действовал с присущей афганцам наглостью, порожденной фанатизмом. Ударом ноги я выбил у него нож, но и сам потерял равновесие на каменистой местности. Он прыгнул и схватил меня за горло, мужик оказался жилистым, и я сразу не смог его скинуть с себя. Ухватив его тоже за горло и чувствуя, что теряю сознание без доступа воздуха, я ударил его каблуками по почкам. Удар был силен, да еще сделанный от всей души, руки у него ослабли, и тут я его вырубил, ударив ладонями по ушам. Схватившись за свои уши, он скатился с меня. Сняв с убитого ремень, я туго связал стонущего «духа», потирая свою шею, уж крепко схватил меня за нее душман.

Девушка, стараясь прикрыться руками, стояла, прижавшись к скале. Кровь текла у нее из носа, под глазом наливалась гематома, синяки были и на теле, на пышной груди.

Спасибо, лейтенант! — всхлипнула она, опустив покрасневшее лицо.

Не за что! — буркнул я, потирая шею, собирая ее разбросанную одежду. — Одевайся, пора уходить! — я подал ей одежду, которую еще можно было одеть. Прижав ее к себе, как бы прикрываясь, она попросила меня отвернуться. — Да я и не смотрю! — хотя, если честно, смотрел краем глаза, а другим выискивал опасность.