Почти не способную передвигаться самостоятельно, Бобби забрали в особняк, и ее тетушка с восхищением вспоминала, как, приехав проведать свою девочку, увидела: мистер Хефнер, едва проснувшийся, облаченный в голубую пижаму, брал Бобби на руки и носил в столовую — завтракать.

Прощал он ей и пьянство — с горя Бобби пристрастилась к бутылке. Журил, но не увольнял. Через год Бобби пить перестала, подменив алкоголь марихуаной.

«После случившегося, когда встала на ноги и окончательно выздоровела, Бобби боялась заводить отношения с мужчинами, — вспоминала одна из подруг Арнстайн, Ширли Хиллман. — Кроме того, она считала себя несексуальной и все время носила костюм-двойку. Помню, я тогда думала: „О, Боже, женщина, у тебя же должна быть еще какая-то одежда!“»

Бобби претило поведение девушек, которых она видела в компании Хью Хефнера. Вся эта игра: жеманство, кокетство, макияж, духи… Она называла это фальшивкой, лицемерием. Сама играть не умела, не желала, хоть и признавала, что это работает. Были, конечно, периоды, когда Бобби пыталась вести себя также, но все заканчивалось словами: «Пусть все катится к черту!». Как-то она сказала, что было бы нам неплохо завести роман. Но затем, подумав, заявила, что одна мысль о том, что придется поцеловать женщину, приводит ее в ужас.

Природа диктовала свое. И хотя Бобби старалась скрывать свои мысли от знакомых, в душе ей хотелось стать слабой и зависимой, выйти замуж, родить детей.

Тогда-то на ее пути и появился он — уличный торговец Ронни Шарф.

«Бобби влюбилась, как кошка, — вспоминали коллеги Арнстайн. — Сложно сказать, когда именно она узнала, что ее возлюбленный приторговывает кокаином и, что на подобных сделках его неоднократно ловила полиция».

Коллеги помнили, как хвасталась счастливая Бобби, что Ронни пригласил ее в поездку во Флориду. (Там Ронни должен был встретиться с неким Джорджем Мэтьюзом и выкупить у него кокаин).

За Мэтьюзом следили агенты ФБР, телефон Шарфа прослушивался. Как-то во время одного телефонного разговора агент услышал, как Шарф заверял Мэтьюза, что «Бобби сказала, что у нее найдутся желающие приобрести кокаин».

«Я сочинила бы еще не то, лишь бы только Ронни оставался со мной», — говорила после Арнстайн.

Они уже были вместе, когда Ронни арестовали первый раз, не тронув при этом Бобби. Тогда она попыталась покончить с собой впервые. Врачи вымывали снотворное из ее желудка, а своевременно пришедшая на помощь подруга Ширли, сидела в гулком больничном коридоре, прикрыв глаза ладонью.

Во второй раз Бобби привезли в участок вместе с Шарфом.

Ее просили подробно рассказать о причастности Хефнера к этому делу, но она уверенно стояла на своем. Хью не имеет к этому отношения. Ни ее, ни кого бы то ни было из сотрудников Хью не просил и не заставлял поставлять ему наркотики. Никто и не поставлял. Она никогда не видела, чтобы мистер Хефнер употреблял что-то из запрещенных веществ.

По мнению коллег, именно из-за того, что Бобби отказалась сотрудничать с ФБР, ее осудили на пятнадцать лет тюремного заключения. Сыграл на руку властям и Мэтьюз, заявивший, что не Шарф, а именно Бобби покупала у него кокаин с целью распространения.

«Шарфу дали шесть лет, а ей — пятнадцать!».

«Когда я узнал, что Бобби употребляла кокаин, скажу честно, я не удивился, — сказал в одном из интервью мистер Хефнер. — Однако до ее ареста, я понятия не имел, что она имеет дело с этим наркотиком. В моем присутствии Арнстайн никогда его не употребляла, потому что дорожила нашими деловыми отношениями и моим уважением к ней».

Дело осложнялось еще и тем, что Бобби была готова взять всю вину на себя, лишь бы отвести удар от Ронни.

«Я убеждала ее, что этот мерзавец не заслуживает такой жертвы, — рассказывала подруга Ширли. — Но, к сожалению, когда женщина влюблена, она глохнет и перестает соображать».

Розенцвейг, Хефнер и прочие сотрудники журнала успокаивали Арнстайн, обещая ей всестороннюю, в первую очередь квалифицированную юридическую, поддержку.

Но Бобби знала: адвокаты Хью убеждают его отстраниться. Лучше, если его имя вообще не будет фигурировать в этом деле. Арнстайн отказалась от защиты, сказав Ширли, что, когда ей совсем будет невмоготу, она лишит себя жизни.