Действительно, сейчас поучительно почитать отзывы первых иностранцев, которые побывали в Дубне после снятия секретности. В 1955 г. в Москве была организована международная конференция по физике высоких энергий. После конференции иностранным участникам была предложена большая программа посещений основных научных центров СССР. Сохранилась кинохроника, запечатлевшая вереницу старомодных автобусов, въезжающую на главную площадь Дубны. То, что увидели участники конференции в «Гидротехнической лаборатории», сродни впечатлениям Бруно о джунглях Амазонки, в которых оказался скрыт лучший в мире ускоритель. Никто этого не ожидал, никто не думал, что советские ученые продвинулись так далеко, и не случайно все главные научные журналы Nature, Science, Scientific American, Physics Today поместили материалы о поездке в Дубну.
Основной лейтмотив всех отзывов – удивление перед открывшейся панорамой исследований по физике частиц и ядерной физике. В специальном заявлении по итогам визита 14 американских физиков констатировали [86]: «Мы глубоко впечатлены широким размахом научных исследований, а также высоким уровнем экспериментальной и теоретической физики в Советском Союзе».
Журнал Science [87] писал о впечатлениях Джека Стейнбергера, будущего Нобелевского лауреата и коллеги Бруно по исследованию распадов мюона, от посещения Дубны. Он говорил, что Советы уже практически обеспечили себе мировое лидерство в физике высоких энергий на следующее десятилетие. Обосновывал он это именно тем, что синхроциклотрон на 680 МэВ был лучше, чем американские машины того времени. Стейнбергер говорил, что советская аппаратура на синхроциклотроне весила в 4 раза больше американской, стоила более 100 млн долларов и создавалась в два раза быстрее.
В Scientific American вышла специальная статья с описанием впечатлений Р. Уилсона и Р. Маршака от поездки в Советский Союз [88]. Особенно интересно мнение Роберта Уилсона – знаменитого ускорительщика, основателя и первого директора Фермилаб, Лаборатории им. Ферми, – крупнейшего ускорительного центра США.
Уилсона удивило, что для охлаждения медных катушек магнита синхроциклотрона применялось воздушное охлаждение, а не более эффективное – жидкостное. Что, по его оценке, стоило дополнительно 800 тонн драгоценной меди. «Русские объяснили, что это сократило время строительства на девять месяцев!» – пишет Уилсон.
Больше всего его поразило экспериментальное оборудование, что выразилось простой фразой «They knocked my eye out»[24]. Прежде всего его удивило большое число и разнообразие каналов вывода различных частиц – протонов, нейтронов, мезонов. Затем поразило высокая технология изготовления детекторов, счетчиков и электроники. Не то что «homemade affairs typical of a U. S. laboratory»[25]. И действительно, в то время на пучках синхроциклотрона работали 25 электронных установок и три камеры Вильсона.
Визитеры удивились, насколько тесно советские инженеры сотрудничают с физиками. Они заключили, что советский инженер, работающий в области фундаментальных исследований, имеет больший престиж и заработную плату, чем инженер в промышленности ().
Восторженный отзыв английских физиков от поездки 1955 г. был помещен в престижном научном журнале Nature [89]. Известный ускорительщик Т. Пикаванс описывал свои впечатления от дубненского синхроциклотрона:
«Особый интерес представляет радиочастотная система шестиметрового синхроциклотрона, которая для меня, имеющего опыт в этой области, оказалась наиболее элегантной из всего, что я когда-либо видел. Более того, параметры системы превосходят все известные мне по надежности и техническим характеристикам. Экспериментальный зал хорошо экранирован и содержит больше аппаратуры, анализирующих магнитов и детекторов частиц, нежели я когда-либо видел в одной, отдельно взятой лаборатории».
Статья в Physics Today [90] в 1956 г. отмечала много свидетельств того, что русские «уже с нами» или даже «впереди нас» во многих областях чистой и прикладной науки, особенно в физике. В качестве доказательств приводились готовящийся к запуску ускоритель на 10 ГэВ и другое оборудование Объединенного института ядерных исследований, которое увидела американская делегация во время исторического визита в Дубну. Особо отмечалась скорость технологического прогресса:
«Советский научный и технологический прогресс становится особенно впечатляющим, если принять во внимание относительные технологические позиции США и СССР по окончанию Второй мировой войны. Американские военные стратеги рассматривали тогда Советский Союз как технологически отсталое государство и тешили себя мыслью о том, что американское превосходство будет сохраняться во всем обозримом будущем. Однако мы не можем избежать неопровержимого заключения, что русские ученые прогрессируют быстрее, чем их коллеги на Западе, как в военных приложениях, так и в чистой науке».
Все эти восторженные отзывы иностранных коллег отражают реальную ситуацию, сложившуюся в стране в 50-х годах. Статистика свидетельствует, что с 1950 по 1965 год число ученых и исследовательских должностей в СССР выросло с 162 тысяч до 665 тысяч. Такого роста не было ни в одной стране мира. Эта научно-техническая интеллигенция стала настоящим советским средним классом. Так что Понтекорво приехал в страну с бурным ростом научных исследований, с лучшим ускорителем в мире, в страну, создававшую «Спутник».
28. Что делал Бруно до 1955 г.?
Как-то раз в Дубне появилась итальянская съемочная группа телевизионного канала Canale Due, хотели снимать фильм про Бруно. Нас собрали в кабинете директора Лаборатории ядерных проблем ОИЯИ для интервью и стали задавать вопросы о роли Бруно в формировании атомной программы СССР. Люди, которые в пятидесятых годах работали с Бруно бок о бок, были сильно удивлены этими вопросами. В конце концов С. М. Коренченко, один из старейших сотрудников сектора Понтекорво, сказал: «Я видел Бруно в то время каждый день. Занимались мы экспериментами на синхроциклотроне, и все».
Итальянский интервьюер непонимающе сказал: «Но ведь само имя Понтекорво было под запретом, у него были телохранители, ему было запрещено даже родителям сообщить о своем местоположении. К чему было все это, если не для выполнения особо секретных заданий?»
Сейчас трудно, а может, и невозможно, объяснить логику требований секретности. Но засекречено было все, связанное с работами на установке «М», независимо от содержания. Мы уже приводили выше выдержку из типичного постановления того времени, может, вам теперь станет легче расшифровать следующий отрывок из отчета, направленного товарищу Берии о работах на установке «М» в первом полугодии 1950 г. [75]:
«На установке “М” выполнены все первоочередные работы, предусматривающие использование
Курсивом выделены условные обозначения, которые вписывались в машинописный текст от руки, чтобы машинистки не могли догадаться. Врагов должны были ставить в тупик шифрованные термины: двойной элемент обозначал дейтрон, 1-й расход – альфа-частицы, ускорение элементов – ускорение протонов, а центры системы – ядра.
А как вам такое примечание [75]:
«Печатал лично Ю. Харитон[26] в 2 экз. на 6 листах каждый. Черновики и копировальная бумага уничтожены. 9 февраля 1951 г. Машинка № 134/3-оп».