Я, в частности, хотел бы спросить профессора Колумбийского университета И. Раби (председателя американского генерального консультативного комитета комиссии по атомной энергии), придерживается ли он еще мнения, которое высказывал в беседе со мной в 1949 году, что «у СССР нет промышленного оборудования, необходимого для постройки мощных ядерных реакторов, и русские никогда не будут в состоянии производить атомную энергию»?
Корреспондент агентства «Рейтер» спросил Бруно: «Какие меры Вы предприняли, когда решили оставить Англию?» – И получил замечательный ответ: «В то время в зарубежной печати появлялось множество фантастических версий по этому поводу. Вы можете воспользоваться любой из них. Одно бесспорно: я не свалился с Луны».
На другой прямой вопрос корреспондента «Рейтер»: «Каков Ваш личный вклад в развитие атомной техники в Советском Союзе?» – Бруно ответил четко:
«Мой вклад в создание первой электростанции, работающей на атомной энергии, равен нулю. Как я сказал в своем заявлении, с тех пор, как я нахожусь в Советском Союзе, я занимался и занимаюсь физикой высоких энергий. Несколько лет назад мне пришлось обсуждать некоторые проблемы защиты от излучения реакторов, используемых в мирных целях. Но надо сказать честно, что мой опыт в этой области намного меньше опыта советских ученых. Вы понимаете, конечно, что есть большая разница между ядерным реактором, отдающим свое тепло в реку, как например, в Канаде, и таким реактором, который приводит в движение электростанцию».
Журналисты, конечно, никакой разницы не понимали, но эти слова Бруно очень хорошо подтверждают воспоминания Иоффе [74]: ничему серьезному Бруно научить наших специалистов-реакторщиков не мог. Тем не менее сам факт обсуждения вопросов защиты реакторов подается Туркетти как вклад Понтекорво в советскую ядерную программу [5].
В официальном заявлении («Правда», 1 марта, 1955) Бруно призвал запретить атомное оружие.
Англичане реагировали быстро. Уже 29 марта первый секретарь посольства Слейтер передал в МИД извещение о намерении английских властей лишить Бруно гражданства за «нелояльное и недружественное поведение относительно ее Величества».
«Правда» 26 апреля 1955 г. напечатала ответ Бруно:
«Прошу сообщить Посольству Англии в СССР уже известный им факт о том, что я являюсь советским гражданином, а поэтому вопрос, какое решение примет МВД Англии о британском гражданстве, меня не интересует. Вместе с тем считаю необходимым подчеркнуть то обстоятельство, что я к английскому народу никаких элементов нелояльности или недружелюбия не допускал и до сих пор питаю к нему самые высокие чувства».
После пресс-конференции Бруно официально позволили общаться с родителями, писать письма.
Интересную деталь Бруно рассказал Мириам Мафаи [6] о попытке заставить его дать еще одно интервью. На этот раз британской газете «Дэйли Мэйл», которую Бруно считал абсолютно «желтым» изданием и ни в коем случае не хотел с ним связываться. Некоторый партийный босс намекнул, что интервью «Дэйли Мэйл» – это личная просьба В. Молотова – тогдашнего министра иностранных дел. Бруно пошел жаловаться на это давление Курчатову. Тот его поддержал, и вздорное требование исчезло.
Надо отметить, что призывы Бруно к разоружению отнюдь не были выражением чувств экстравагантного одиночки. Так думали многие коллеги Бруно на Западе. Помимо Ф. Жолио-Кюри, можно назвать Г. Скиннера, Р. Пайерлса, Дж. Ротблата. Например, Герберт Скиннер, коллега Бруно по Харуэллу, возглавил группу ученых, которые боролись за осуществление контроля за вооружениями.
30. Образование ОИЯИ
Яков Абрамович Смородинский – замечательный ученый и популяризатор науки – оставил интересные воспоминания о Дубне [96]:
«Как-то раз И. В. Курчатов вызвал А. Б. Мигдала, Б. Т. Гейликмана, И. Я. Померанчука и меня и предложил нам помочь организации так называемой Гидротехнической лаборатории. Поначалу мы должны были ездить туда по субботам, хотя где она находится, нам не сказали. Так начались и продолжались в течение довольно долгого времени регулярные субботние рейсовые маршруты вдоль канала Москва – Волга до плотины, затем по мостику, перекинутому через ручеек, где к нам подходил офицер и проверял наши документы, после чего мы попадали в то место, которое сейчас называется Дубной и является международным ядерным центром. Поскольку то место было чрезвычайно закрытым и о его существовании мало кто знал, мы шутили, что когда-нибудь здесь будет международный центр, типа Нью-Васюков, куда будут приезжать международные гроссмейстеры[30]. И эта шутка нам казалась не столько остроумной, сколько абсолютно несбыточной. На самом деле действительность оказалась очень близкой к тому, над чем мы шутили».
Да, «абсолютно несбыточная шутка» превратилась в реальность в 1956 г., когда Институт ядерных проблем в Дубне был преобразован в международную организацию – Объединенный институт ядерных исследований (ОИЯИ). Это был наш ответ на создание ЦЕРН – Европейского центра ядерных исследований, который был организован в 1955 г. и объединил физиков Западной Европы.
М. Г. Мещеряков в своих воспоминаниях [81] рассказывает, что идея образовать ОИЯИ возникла после обсуждения его доклада о работах в Дубне, которые были выполнены в 1950–1955 гг., на сессии Академии наук СССР по мирному использованию атомной энергии. К этому времени было принято решение снять секретность с работ на установке «М». Поэтому на сессию пригласили физиков из социалистических стран. Через месяц была большая международная конференция в Женеве по мирному использованию атомной энергии, и на берегах озера Леман, как пишет Мещеряков, идея окончательно сформировалась.
Соглашение об организации Объединенного института ядерных исследований было подписано 26 марта 1956 г. правительствами 11 социалистических стран. СССР безвозмездно передавал новой организации синхроциклотрон на 680 МэВ, строящийся синхрофазотрон на 10 ГэВ и импульсный нейтронный реактор.
Международный характер ОИЯИ, наличие большой группы иностранных ученых из дружественных социалистических стран кардинально изменили обстановку в городе и в Институте. Она стала сильно отличаться от среднесоветской. Андрей Макаревич с легендарной группой «Машина времени» был в Дубне в 70-х годах и вспоминает об удивительном ощущении: «Дубна – это был город, где все было можно!»
В Дубне нашел приют поэт Андрей Вознесенский после разноса Хрущевым на Пленуме ЦК КПСС. Дубненские академики и Бруно ходатайствовали об открытии театра на Таганке Любимова. Аллея и памятник Владимиру Высоцкому в Дубне напоминают о концертах культового артиста, которые проходили в местном Доме культуры. Равно как и знаменитые строчки из его «Марша физиков»: