Ницше вернулся в свою прежнюю квартиру в Турине – на третьем этаже на Виа Карло Альберто, 6, напротив мощного палаццо Кариньяно, в котором царила суета в ожидании прибытия знатных новобрачных. Ницше находился в великолепном настроении и не преминул отметить, с какой теплотой его встретил квартирный хозяин Давиде Фино, а также его жена и дети. У Фино на первом этаже того же дома был небольшой газетный киоск, где он продавал также канцелярские принадлежности и почтовые открытки. За комнату он брал всего двадцать пять франков в месяц, включая чистку обуви. Это было гораздо дешевле, чем в Ницце, где Ницше приходилось платить по пять с половиной франков в день с пансионом, но обед в маленькой туринской траттории обходился ему всего в один франк пятнадцать сантимов. А всего за двадцать сантимов можно было купить чашечку кофе, и это был лучший кофе в мире! Милые, душевные владельцы маленьких местных кафе ничем не напоминали жадных обирал из Ниццы и Венеции. Они обращали его внимание на лучшие пункты меню, и он с большой охотой принимал их почтительные предложения. Чаевых никто не ожидал, поэтому он всегда их давал. Десять сантимов на чай – и с ним обращались как с королем.
Великолепны были и туринские пейзажи. Величественные деревья вдоль прекрасных набережных реки По отливали золотом на фоне неба цвета ляпис-лазури. Каким дураком он был со своей верностью Ницце! Как можно было любить тот известковый, безлесный, дурацкий кусок Ривьеры? Здесь можно было жить вне времени – несвоевременный человек в окружении классической античности, вечный обитатель идиллической картины Клода Лоррена. А воздух! Нигде больше не было такого великолепного, чистого воздуха. День за днем – все то же безграничное совершенство и изобилие солнца. (На самом деле в Турине неважный климат – дождь в среднем идет 117 дней в году, чаще всего в октябре и ноябре, то есть как раз в те месяцы, когда Ницше рисовал эту идиллическую картинку своим корреспондентам.) Виа Карло Альберто представляет собой довольно унылую улицу, однообразную, как автомобильная покрышка. Но все дело в восприятии, и он действительно чувствовал себя в лучшем месте на свете, о чем и писал. И действительно, с ним происходили чрезвычайные перемены. Головные боли и головокружение внезапно прошли. У него развился гигантский аппетит. Он мог переварить что угодно. Никогда он не спал так хорошо. С ним происходил своеобразный апофеоз.
К его окончательному удовлетворению, в доме Давиде Фино было фортепиано, и по вечерам он играл на нем часами. Дочь Фино, разбиравшаяся в музыке, говорила, что музыка, которая доносилась из-за стены, была похожа на вагнеровскую.
В Турине у него не было ни компаньонов, ни даже посетителей. Целыми днями он яростно, в чрезвычайно быстром темпе, работал над книгой, которую начал в Зильс-Марии.
«Антихристианин» с подзаголовком «Проклятие христианству» – короткое, злобное произведение, кишащее оскорблениями в адрес христианства. Слово
Во многом книга посвящена тому же, о чем он уже говорил в «Сумерках идолов» и «К генеалогии морали». Он повторяет мысли о том, что христианство бесчестно занижает ценность земной жизни по сравнению с новой, гипотетической. Это ошибочное предпочтение вечной жизни на ватных облаках за счет повседневной реальности подпитывало ресентимент – мстительный, ревнивый, полный морального превосходства образ мыслей, используемый священниками для подчинения целых народов, которым им удалось навязать рабскую мораль.
Весь вымышленный мир религии основан на ненависти к природе и глубокой боязни реальности. Поэтому вся мораль христианского мира не имеет отношения к действительности, ибо она основана на воображаемых причинно-следственных связях. Пренебрежение реальностью, характерное для христианства, попросту невероятно. Идея природы, с точки зрения этой религии, враждебна идее Бога, так что и весь мир природы считался достойным осуждения, в том числе и человеческая природа, которая без улучшения обрекается на вечные муки.
Ницше прямо дает понять, что обвиняет церковь и священников, а не основателя религии Иисуса Христа, которого он почитает и которым восхищается.
Явно отсылая к Достоевскому, он предполагает, что Христос, святой анархист, который выступил во главе униженных, изгоев и грешников против правящих кругов, сейчас был бы сослан в Сибирь. Христос погиб скорее из-за политики, чем из-за религии. Доказательством может служить надпись на Кресте. Слова «Царь Иудейский» были динамитом. Этот титул всегда будет подвергать угрозе своего обладателя, пока евреи не обретут собственной территории.
Христос, «несущий благие вести», умер так, как жил и как учил, – не ради спасения человечества, а чтобы показать, как следует жить. Он оставил человечеству опыт, продемонстрированный Им перед судьями, перед стражей, перед лицом насмешек и оскорблений и, наконец, во время Несения Креста. Не противостоять злу и несправедливости, а даже возлюбить их – это отсутствие ресентимента в высшей степени. Это
Христианская церковь была основана Его второстепенным толкователем апостолом Павлом. Именно он превратил жизнь Христа в легенду о саможертвоприношении в самой отвратительной и варварской форме. Кровавое жертвоприношение невинного человека за грехи виновных – какое омерзительное язычество! Именно Павел стал возбуждать ненависть к миру и к плоти. Именно он пользовался любой возможностью, чтобы вызвать ресентимент. Павел придумал, как при помощи небольшого сектантского движения раздуть мировой пожар, как объединить под знаком Бога на кресте всех униженных, всех, кто тайно мечтает восстать; как вовлечь все скрытые анархические движения в Римской империи и сотворить из них могущественную силу, которая стала христианской церковью [5].
Это перевод христианства в область политики, который удался бы лучше без последнего раздела книги, где Ницше берет на себя роль Бога и произносит итоговый приговор. Во многих его работах этого времени невозможно отличить сатиру в свифтовском духе от чрезвычайной серьезности; можно также предположить, что это просто отметка на графике его психического состояния, сигнализирующая о нестабильности.
Раздел озаглавлен «Приговор христианству. Издан в День Спасения, первый день Первого Года (30 сентября 1888 г. по ложному летоисчислению)».
«
Против священников нужны не доводы, а тюрьмы.
Всякое участие в богослужении есть покушение на общественную нравственность.
Проклятые места, где христианство высиживало яйца своих василисков-базилик [Израиль? Иерусалим?], надлежит сравнять с землей. Как
Проповедь целомудрия есть публичное подстрекательство к противоестественности.
Священник… должен быть вне закона, его следует морить голодом, гнать во всевозможные пустыни.
Словами “бог”, “спасение”, “спаситель”, “святой” следует пользоваться как бранными словами, как клеймом преступника.