Он обязательно порвет веревки.

А потом спустится со столба и перегрызет глотку сумасшедшему старику…

– Да, собрался! – радостно ответил кам, легко хлопнув в бубен ладонью левой руки. – Когда луна будет высоко, я призову своего tyn-bura и принесу жертву! Пусть возрадуются люди! Пусть жиреют овцы и беда обойдет стороной наши дома. Давно, очень давно мы свернули с пути жертвоприношения. Но сегодня, когда духи ослабли, пришло время помочь им, вспомнить предков и их zavety. Сегодня я буду просить Ульгеня! Сегодня я принесу uy tolo bash uchun!

А потом кам вдруг заголосил. И от горлового пения, рвущегося к ночному небу, Буньип чуть не растерял последние силы, накопленные для борьбы за жизнь.

Остальные мужчины как один повалились на колени, горящими глазами наблюдая за стариком. Тот завертелся юлой, выхватил колотушку, но в драгоценный тюнгур успел ударить только один раз…

Ночь разорвало вспышкой, яркой и трескучей, словно удар молнии.

Одурманенный наркотиком, Брейгель содрогнулся, чуть не уверовав, что бог Малтачака действительно сошел на землю, принимая жертву. Потом по ряду стоявших на коленях мужчин ударила картечь, брызнула кровь, и ее резкий запах эффективнее нашатыря привел австралийца в чувство.

Картечь была непростой, злой и бесформенной, словно обломки железного прутка.

Одному из варваров ее заряд изуродовал лицо, превратив в кашу и смешав с мозгами. Другому угодил в грудь и живот, убив на месте. Еще двоим посекло уши, щеки и изорвало мышцы на руках. На острие вспышки чудом уцелел только шаман, затравленно заверещавший и упавший на землю.

Через мгновение на утоптанной круглой площадке появился человек.

Отбрасывая ружье, в котором Буньип изумленно узнал короткоствольный мушкет XVI века, он шагнул к дикарям. В левой его руке был зажат тонкий черный штырь. Правая же беспрерывно двигалась, рисуя в воздухе восьмерки.

Не успели горцы сообразить, что прервало обряд, как незнакомец подскочил к ближнему, резко опуская правую кисть. В тот же миг меховую шапку хакаса промяло вместе с разломившимся черепом, и он завалился в темноту. Теперь австралиец разглядел увесистый железный шарик, посаженный на кожаный ремень. Другой конец темляка был плотно намотан на запястье убийцы.

Отскочив от жертвы, тот раскрутил кистень над головой, бросаясь к следующему противнику.

Дикари все же сообразили, что на них напал человек, а не злой дух. Руки запоздало потянулись к копьям, ножам и лукам, старший ухватился за рукоять «дыродельчика» за поясом.

Его незнакомец убил четвертым, обрушив гирьку ровно в левое ухо. Штырем в другой руке умело блокировал нацеленное в свою грудь копье. Не прекращая плавного движения, послал железное яйцо дальше.

От хруста свернутой челюсти дикаря у Буньипа свело скулы. Брызнула кровь, полетели белые осколки, а незваный спаситель даже не помышлял о милосердии – размахнулся штырем, добивая раненого горца хлестким ударом в горло.

Теперь противниками человека с кистенем остались двое, один из которых был посечен картечью неожиданного залпа, такого грозного и жуткого. Он-то и бросился бежать, даже не думая о сопротивлении. Подвывая, как девка, выпрыгнул из светового круга, образованного костром, зацокал камнями тропы.

Его преследовать не стали. А вот последнего, потянувшего из меховых ножен длинный клинок…

Убийца хладнокровно перешагнул через кама, в ужасе сжавшегося в комок у ног Буньипа. Даже не пытаясь маневрировать, пошел прямо на врага, снова раскручивая беспощадное оружие. В глазах его горела ярость, которая опьяненному Леону показалась нечеловеческой. Звериной. Справедливой.

Горец прыгнул вперед, но его удар был парирован черной тростью. В следующее мгновение кистень свистнул, наотмашь обрушиваясь на левую ключицу варвара. Снова хрустнули кости, наполняя каменный мешок гадким эхом. Раненый закричал, упал на колени, завалился вперед. Крутанув темляк еще раз, незнакомец добил противника ударом в макушку.