— Ты попал братишка. Понятно, к чему такая спешка…
Сочувствующий взгляд злотых глаз взбесил. Шейсаллеху захотелось надрать его тощий хвост, прямо как в детстве.
— Я люблю ее, — рыкнул он. Тиршшан попятился, примирительно вскидывая ладони.
— Все-все, понял. Только не надо чешуей обрастать. Остынь.
— Она пропала! — клыки царапали губу. Шейсаллех трещал погремушкой, как не умеющий себя сдержать юнец, — Моя Аэлиш-ш-ша, мой ц-с-с-с-веток! О, ес-с-с-ли ее коснуться хоть пальцс-с-с-ем…
Глаза Тиршшана сделались янтарными. Он один из немногих знал о предсказании Оракула.
— Никто не тронет женщину моего брата. Или умрет!
Гибкий хвост, более светлый, чем у Шейссалеха, стремительным росчерком прошелся по месту, где ранее была начертана руна перехода. Хлопок, вспышка и на полу очутилась одежда и оружие.
— Ты прав, — одобрительно кивнул Шейсаллех, разглядывая штаны, — пугать местных неразумно. Чем незаметнее, тем лучше.
Не прошло и часа, как на поверхность выбрались два мужчины. Несмотря на теплое время года оба в плотных накидках с капюшонами. У каждого за спиной блестел эфесом полуторник.
— Веди, женишок, — проворчал один. Второй огляделся по сторонам, сжимая левую руку в кулак. Едва заметное свечение вспыхнуло и погасло.
— Нам туда, — кивнул Шейсаллех в сторону деревни.
Глава 11
Аэлиша понуро перебирала кольца ножной цепи. В подвале церквушки, куда ее поместили на время разбирательств, царила сырость и полумрак. Почти как в храме Шейссалеха. Поудобней устроившись на охапке соломы (спасибо, хоть свежей притащили) она горько вздохнула. В груди натужно ворочалась боль, словно сердце вдруг отрастило иголки и стало похоже на ежа. Жрица, демоны ее разбери, помощница криворукая. А если сейчас ее Бог умирает?
С одной стороны Аэлиша понимала абсурдность этой мысли. Разве Шейсаллех способен умереть? С другой — а кто его знает? Ее возлюбленному было так плохо… Глаза защипало, но слез уже не было. Она выплакала их все. Сразу после того, как всем миром ее притащили к священнослужителю. Ободранную, почти голую. Полупрозрачные ткани бывшей одежды не могли толком прикрыть тело. А подонок Вириш умело нагнетал обстановку, выдвигая одну версию за другой. Мол, и жертвой она не была, и не исчезала никуда. Жила себе в Храме пока ее пользовал любовник. Вот какая история. А ведьма им потворствовала.
Его слова были чистой ложью, но падкий на грязь народ живо соорудил из собачей брехни пресвятую заповедь. К концу пути женщины плевали ей вслед, подозрительно и зло косясь на собственных мужей, а молодые парни нагло хвали за подол, так и норовя задрать юбку. Только задирать там было и нечего. Ведьма крутилась рядом. Лохматая больше обычного, она зло трясла кулаком, грозясь, что Шейссах покарает неблагодарный люд.
— Бог отметил ее! — хриплый голос ведьмы походил на карканье осипшей вороны. — Верните то, что пренадлежит Шейссаху!
Но люди лишь отмахивались. Дождь прошел и чудо забылось. Да и было ли чудо чудом? Где это видано, чтобы Бог возвращал плату?
Дверь подвала хлопнула. Аэлиша неосознанно прижалась к стене. Если ее опять захотят вывести на площадь… Нет, только не это! Пред глазами слишком детально встало одно из худших мгновений ее жизни.
Для начала, все в этом же подвале, на соломе, местная повитуха проверила ее на наличие девственности. Прямо при священнике и старосте. Аэлиша сгорала от стыда и отвращения, но сцепив зубы молчала. Молчала она и дальше, когда Эрге угрозами и тумаками пытался заставить ее говорить. Да и что было сказать? О Шейсаллехе она бы не призналась и под пытками.