– Не делай этого.

– Почему? – искренне удивился он.

– Перестань. Ступай прочь. Не заставляй меня…

– Не заставлять – что?..

– Я могу ударить тебя.

Он лишь рассмеялся в ответ. Оба молча встала. Чувствуя, как вся её сила собирается внутри, под сердцем, в тяжёлый кулак, повернулась к Шанго.

– Детка, зачем же так? – лениво, без капли испуга спросил он. – Я люблю тебя.

«И ведь он не врёт,» – ошеломлённо подумала Оба.

Вслух же сказала:

– Это правда, что Ошун ушла?

С лица Шанго словно сдёрнули улыбку.

– Ушла! Куда она денется, эта шлюха? Вернётся!

– Иди домой и жди её. А меня оставь в покое. – Выговорив это, Оба неожиданно почувствовала прилив радости. «Я сумела… Я справилась! Сейчас он уйдёт и…» И при этой мысли Оба ощутила такую острую, саднящую тоску, что сразу поняла: рано она обрадовалась…

Шанго тоже всё понял. И не стал терять времени. Оба оглянуться не успела – а уже оказалась намертво притиснутой к широченной, горячей груди. Мгновенно пересохло горло. По спине скачками понеслись мурашки… Шанго всё ещё имел над ней власть, и больше всего на свете Оба хотелось забыть обо всём, прижаться к нему, крепко обхватить руками эти твёрдые от мускулов плечи – и будь что будет… «Эвинья… – почти в полуобмороке подумала она, сама не зная, почему вдруг вспомнила о младшей сестрёнке. – Девочка приедет со дня на день… Что она подумает? Ей будет больно… за меня, за Огуна, за Ошун… Нет!»

– Нет, – чуть слышно сказала она вслух, чувствуя, как это коротенькое слово распиливает её пополам, словно тупым ножом. – Нет, Шанго. Этого не будет. Нет.

– Нет? – Короткий смешок. – Отчего – нет, детка? Я могу поклясться, что Огун ничего не узнает. Кто ему расскажет? Кто в твоём квартале такой смелый?

– Перестань. Ступай домой. Ничего не будет. – Оба наконец-то открыла глаза. Собравшись с духом, тихо сказала. – Ты ведь думаешь лишь о себе. Так было всегда. Ты не изменишься. Если сейчас ты останешься – хорошо будет только тебе одному.

– Ты обижаешь меня, малышка, – без улыбки сказал Шанго. – Вспомни все наши ночи. Тебе есть в чём меня упрекнуть?

– О, нет! Но… – Оба умолкла. Она никогда не была сильна в объяснениях. Да и никакие слова не могли убедить Шанго. Он ждал, по-прежнему обнимая её, глядя в лицо блестящими от похоти глазами, и Оба знала: надо продолжать сражаться.

– Потом будет очень плохо. Мне. Огуну. Ошун. Твоей матери. Всем нам, всем – кроме тебя. И я этого не сделаю. Нет. Уходи, прошу тебя.