Книги
Женщины Льва Толстого. В творчестве и в жизни
Пушкин первый раз на Кавказе побывал совсем еще молодым – ему шел двадцать второй год. Роковая поездка Лермонтова в Пятигорск состоялась в 1841 году, когда ему шел всего лишь двадцать седьмой год.
И вот весной 1851 года, на двадцать третьем году своей жизни, на Кавказ отправился знаменитый в будущем писатель, а в ту пору начинающий литератор, пока еще только пробующий себя в рассказах и повестях, Лев Николаевич Толстой. Ему надоела безалаберная, как он называл ее, московская жизнь «без службы, без занятий, без цели», и он решил ехать с братом, артиллерийским офицером, под город Кизляр, где дислоцировалась 20 – я артиллерийская бригада. В этой бригаде и служил Николай Николаевич Толстой. Город назван по наименованию реки, на которой расположен. Ныне это река Таловка. Находится Кизляр в Дагестане, в 170 километрах от Махачкалы. В ту пору это был фактически прифронтовой город. Один из форпостов России на Кавказе.
Желание испытать себя в большом, важном деле – деле служения Отечеству – позвало в дорогу, в ту пору дальнюю и сложную. И как бы ни были интересны и занимательны, по словам Льва Толстого, «последние три года, проведенные… так беспутно», он решил окончательно порвать с таким прошлым.
Конечно, колоссальную роль в решении Льва Николаевича определиться в действующую армию на Кавказ сыграл старший брат Николай Николаевич Толстой. Это был человек необыкновенный. Лев Николаевич, отмечая его влияние на себя, на свою судьбу, писал: «Мало того, что это один из лучших людей, которых я встречал в жизни, что он был брат, что с ним связаны лучшие воспоминания моей жизни, – это был лучший мой друг».
Это влияние отметил в свое время и Иван Сергеевич Тургенев: «То смирение перед жизнью, которое Лев Толстой развивал теоретически, брат его применил непосредственно к своему существованию. Он жил всегда в самой невозможной квартире, чуть не в лачуге, где-нибудь в отдаленном квартале Москвы, и охотно делился всем с последним бедняком. Это был восхитительный собеседник и рассказчик, но писать было для него почти физически невозможно. Его затруднял сам процесс письма, как затрудняет простого человека, у которого всегда натружены руки и перо плохо держится в пальцах».
А вот Афанасий Фет в своих воспоминаниях отметил и отрицательное влияние, которая оказала на Николая Николаевича служба на Кавказе: «К сожалению, этот замечательный человек, про которого мало сказать, что все знакомые его любили, а следует сказать – обожали, приобрел на Кавказе столь обычную в то время между тамошними военными привычку к горячим напиткам. Хотя я впоследствии коротко знал Николая Толстого и бывал с ним в отъезжем поле на охоте, где, конечно, ему сподручнее было выпить, чем на каком-либо вечере, тем не менее, в течение трехлетнего знакомства, я ни разу не замечал в Николае Толстом даже тени опьянения. Сядет он, бывало, на кресло, придвинутое к столу, и понемножку прихлебывает чай, приправленный коньяком».
Но это было позже. А пока Николай Николаевич не был известен тем знаменитостям, которые сделали о нем такие отзывы. Пока была впереди дорога на Кавказ.
О чем думал Лев Толстой во время поездки? Это мы можем узнать из его произведений. Вот «Казаки», кавказская повесть, датированная 1852 годом: «Чем дальше уезжал Оленин от центра России, тем дальше казались от него все его воспоминания, и чем ближе подъезжал к Кавказу, тем отраднее становилось ему на душе. “Уехать совсем и никогда не приезжать назад, не показываться в общество, – приходило ему иногда в голову, – А эти люди, которых я здесь вижу, – не люди, никто из них меня не знает, и никто никогда не может быть в Москве в том обществе, где я был, и узнать о моем прошедшем. И никто из того общества не узнает, что я делал, живя между этими людьми”».
В «Казаках» он выражал свои мысли, именно свои, что видно из дневников кавказского периода. Только в повести они стройнее, четче, ведь повесть – это не спешные наброски для себя. Он писал об Оленине:
«И совершенно новое для него чувство свободы от всего прошедшего охватило его, когда он оказался между этими грубыми существами, которых он встречал по дороге и которых не признавал людьми наравне с своими московскими знакомыми. Чем грубее был народ, чем меньше было признаков цивилизации, тем свободнее он чувствовал себя. Ставрополь, чрез который он должен был проезжать, огорчил. Вывески, даже французские вывески, дамы в коляске, извозчики, стоявшие на площади, бульвар и господин в шинели и шляпе, проходивший по бульвару и оглядевший проезжего, – больно подействовали на него. “Может быть, эти люди знают кого-нибудь из моих знакомых”, – и ему опять вспомнились клуб, портной, карты, свет… От Ставрополя зато все уже пошло удовлетворительно: дико и сверх того красиво и воинственно. И Оленину все становилось веселее и веселее. Все казаки, ямщики, смотрителя казались ему простыми существами, с которыми ему можно было просто шутить, беседовать, не соображая, кто к какому разряду принадлежит. Все принадлежали к роду человеческому, который был весь бессознательно мил Оленину, и все дружелюбно относились к нему».
Для путешествия Лев Толстой с братом избрали водный путь до самой Астрахани, а далее иного транспорта, кроме почтовых, и не было. В Астрахань прибыли 27 мая 1851 года. В тот же день Лев Толстой отправил письмо своей любимой тетушке Татьяне Александровне Ергольской: «Дорогая тетенька! Мы в Астрахани и отправляемся в Кизляр, имея перед собой 400 верст ужаснейшей дороги. В Казани я провел неделю очень приятно, путешествие в Саратов было неприятно; зато до Астрахани мы плыли в маленькой лодке, – это было и поэтично, и очаровательно; для меня все было ново – и местность, и самый способ путешествия. Вчера я послал длинное письмо Машеньке (сестре, Марии Николаевне.
Письма к «Ростовской Соне»
Настало время сказать несколько слов о Татьяне Александровне Ергольской, тетушке, которую особенно уважал и любил Лев Толстой, и которой писал множество писем в юности и молодости.
Вспомним роман «Война и мир». Вспомним Соню, бедную девушку, живущую в графской семье Ростовых. Именно Татьяна Ергольская стала прототипом Сони. В дворянской России в богатых семьях нередко жили бедные родственники – постепенно даже укоренилось само понятие – «бедный родственник». Не оттуда ли и блюдо пошло – «бедный дворянин», которое, кстати, имело и еще одно, более старое название – «бедный рыцарь»?
Татьяна Александровна происходила из древнего дворянского рода Ергольских, получившего название от реки Ерги, на которой располагалось имение. Река является притоком Северной Двины, а образовывается путем слияния множества ручьев и не имеет точной точки истока.
Были в роду Ергольских воеводы и государственные деятели. За заслуги им жаловались в разные времена земли в Боровском и Мещовском уездах Калужской губернии.
Татьяна Александровна воспитывалась в семье казанского губернатора Ильи Андреевича Толстого. Род-то был богатый, да вот беда – после смерти матери Татьяны Александровны отец женился на другой женщине, которая не приняла падчериц. Сестры Татьяна и Лиза оказались сиротами. Вот тут-то и занялись ими богатые родственники. Уж по большому желанию или нет – история умалчивает, – только процедура распределения сестер была не из лучших. Две тетки определили, кто и кого будет воспитывать, по жребию. Написали на бумажках имена Татьяны и Лизы, поочередно достали их из коробки. Так Татьяна оказалась воспитанницей родителей отца Льва Николаевича Толстого. Дальней родственницей она приходилась бабушке Льва Николаевича Пелагее Николаевне Толстой, происходящий из древнего и славного рода Горчаковых. Дедом будущего писателя был Илья Андреевич Толстой, тоже рода знаменитого и славного.