Но тут все рушится. От меня начинают отваливаться части тела. Сначала отваливается левая рука. Останавливаюсь и подбираю ее с песка, отряхиваю и возвращаю на место, но не очень хорошо, потому что где-то через полмили она опять отваливается. Поэтому беру ее в другую руку, размышляя о том, что дома смогу прикрепить понадежнее. Но потом отваливается вторая рука, и у меня не остается рук, чтобы поднять те две, которые я потерял. Поэтому продолжаю бежать. Все не так плохо. Ничего не болит. Вскоре понимаю, что член отпал и провалился в правую штанину и болтается там ужасно назойливо, пойманный резинкой внизу штанов. Но я ничего не могу с этим поделать, поэтому продолжаю бежать. Затем чувствую, что ступни все поломаны, они как куски асфальта в ботинках, и потом ломаются обе ноги в лодыжках, и я падаю лицом вниз на дорожку. Я знаю, что, если останусь лежать, меня затопчут другие бегущие, поэтому начинаю откатываться. Я качусь и качусь, пока не закатываюсь в озеро, волны затягивают меня под воду, и я просыпаюсь, тяжело дыша.
Мне снится, что я в балете. Я – прима-балерина, я в своей гримерной, и Барбара, костюмер моей мамы, одевает меня в розовый тюль. Барбара – крутая женщина, но, несмотря на то что у меня жутко болят ступни, я не жалуюсь, когда она нежно надевает на них длинные розовые атласные чешки. Когда она заканчивает, я встаю, шатаясь, со стула и вскрикиваю. «Не будь девчонкой», – говорит Барбара, но потом она уступает и делает мне укол морфия. Дядя Иш появляется в дверях гримерной, и мы быстро идем по бесконечным закулисным коридорам. Я знаю, что у меня болят ступни, хотя я не вижу их и не чувствую. Мы бежим дальше, и внезапно я оказываюсь за кулисами и, глядя на сцену, понимаю, что это балет «Щелкунчик», а я – Фея драже. По какой-то причине меня это ужасно раздражает. Это не то, чего я ожидал. Но кто-то подталкивает меня, и я выхожу на сцену. И танцую. Меня ослепляют софиты, я танцую, не думая, не зная шагов, в исступлении боли. Наконец падаю на колени, рыдая, и зрители поднимаются с кресел, аплодируя.
3 ноября 2006 года, пятница
(Клэр 35, Генри 43)
КЛЭР: Генри держит луковицу, мрачно смотрит на меня и говорит:
–
– Да, – киваю я. – Я читала про нее.
– Отлично, – поднимает одну бровь Генри. – Теперь, чтобы очистить луковицу, нужно взять острый нож, положить вышеупомянутую луковицу набок на разделочную доску и отрезать оба кончика. Затем очистить луковицу, вот так. Отлично. Теперь нужно разрезать ее. Если нужны кольца из лука, то просто отрезаешь каждый слой, но если готовишь суп, или соус для спагетти, или что-то еще, его нужно порубить, вот так…
Генри решил научить меня готовить. Стойка на кухне и все шкафы слишком высоки для его кресла-коляски. Мы сидим за кухонным столом в окружении мисок, ножей и банок с томатной пастой. Генри толкает через стол разделочную доску и нож, я встаю и неловко рублю луковицу. Генри терпеливо наблюдает.
– Так. Замечательно. Теперь зеленые перцы: делаешь прорезь ножом и вынимаешь сердцевину…
Мы готовим соус маринаро, песто, лазанью. В другой день – печенье с шоколадной стружкой, шоколадное пирожное с орехами, крем-брюле. Альба на седьмом небе от счастья. «Еще десерта», – умоляет она. Мы варим яйца и лосося, делаем пиццу из чего придется. Должна признать, что это даже забавно. Но в первый вечер, когда нужно приготовить ужин самой, я в шоке. Стою на кухне в окружении сковородок и кастрюль, спаржа переварилась, я обжигаюсь, когда вынимаю морского черта из духовки. Раскладываю все на тарелки и несу в столовую, где за столом сидят Генри и Альба; Генри поднимает стакан молока в воздух:
– За нового повара!
Альба чокается с ним своим стаканом, и мы начинает есть. Бросаю исподтишка взгляд на Генри. Ем и понимаю, что все вкусно.
– Здорово, мама! – говорит Альба.
– Просто превосходно, Клэр, – кивает Генри.
Мы смотрим друг на друга, и я думаю: «Не покидай меня».
Как аукнется, так и откликнется
18 декабря 2006 года, понедельник / 2 января 1994 года, воскресенье
(Генри 43)
ГЕНРИ: Просыпаюсь посреди ночи, ощущение такое, что тысячи зубастых насекомых глодают мои ноги, и я падаю, не успев вытряхнуть викодин из бутылочки. Свернувшись, лежу на полу, но это не наш пол, это другой пол и другая ночь. Где я? В глазах мерцает от боли, темно, и запах такой странный. Что он мне напоминает? Отбеливатель. Пот. Духи, такие знакомые, но… не может быть…