«О нет! Пожалуйста, только не это».
– Что с тобой? – спрашивает Ингрид.
– Ничего.
Сегодня Ингрид покончит с собой. Что я должен ей сказать? Как ее остановить? Может, позвать кого-нибудь?
– Слушай, Инг, я просто хотел сказать… – Я замолкаю.
Что такого сказать ей, чтобы не напугать? Какой в этом смысл? Она уже мертва! Хотя и сидит сейчас передо мной.
– Что?
– Просто, – с меня градом катится пот, – будь к себе поласковее. Не… Словом, я знаю, что ты не очень-то счастлива…
– Ну а чья это, по-твоему, вина?
Ее ярко-красный рот кривится в усмешке.
Я не отвечаю. Разве это я виноват? Не знаю, правда. Ингрид смотрит на меня, как будто ждет ответа. Я отвожу взгляд. Смотрю на плакат Мохоли-Надя[121] на стене напротив.
– Генри? – спрашивает Ингрид. – Почему ты так со мной обошелся?
– Разве? – Я снова смотрю на нее. – Я не хотел.
– Тебе было наплевать, буду я жить или сдохну, – качает головой Ингрид.
«О Ингрид!»
– Неправда. Я не хочу, чтобы ты умирала.
– Тебе было плевать. Ты бросил меня и ни разу не пришел в больницу. – Ингрид говорит так, как будто слова ее душат.
– Твоя семья не пускала меня. Твоя мама сказала, чтобы я не смел приходить.
– Ты должен был прийти.
– Ингрид, – вздыхаю я, – твой