Наступило утро. Через узкую щель в ставнях просачивался золотистый свет. Арина приподнялась с пола, приоткрыла глаза. Все то же пустынное помещение. Та же обугленная стена, только теперь без каминной решетки. Та же темнота и пыль. И то же отчаяние.

Арина подошла к двери, прислушалась. Гробовое молчание, словно дом пуст. Она застучала кулаками по дереву. Никакого ответа, даже шороха.

- Выпусти меня! - заорала она в замочную скважину.

Ответом была тишина.

Арина села на порожек, прислонилась спиной к двери. Устало закрыла глаза, задумалась. Что же произошло этой ночью? Она слышала Никитин голос, потом выстрел. Больше ничего. После она упала на пыльный пол и провалилась в небытие. Егоров убил Никиту? Не может быть! Арине казалось, что если бы ее любимый умер, она почувствовала бы это. Или же ее сердце перестало биться сразу же, когда остановилось его. Он жив! Жив.

Егоров пришел к ней на следующую ночь. Усталый, в пыльном сюртуке и грязных сапогах.

- Куда ты ездил? - Арина вскочила. Остатки дремы сразу слетели с нее.

- Жмурика отвозил. - Федор грубо толкнул жену, а когда она упала на пол, навис над ней, уперев руки в бока.

- Кого?

- Лошадника твоего покойного. Знаешь, наверное, что убил я его.

- Ты врешь! - выкрикнула Арина и начала было подниматься, но нога в заляпанном грязью сапоге пихнула ее в грудь.

- Разве не слышала выстрел? Али меня не знаешь? Я предательства не прощаю. Сдох твой полюбовник.

- Не верю! Не верю! - тихо твердила Арина, глядя Егорову прямо в глаза.

- Глянь тогда. - Он отворил дверь и показал на пол в коридоре. На нем, прямо у порога, сначала растеклось, а потом застыло огромное кровавое пятно. - Прямо в сердце попал.

- Убью! - Арина, как дикая кошка, напрыгнула на Федора, вцепилась ногтями в его лицо.

Егоров, не ожидавший столь мощной атаки, сначала растерялся. Но через несколько секунд пришел в себя. Оторвал беснующуюся жену, бросил на пол, пнул ногой в живот, чтобы поутихла. Потом достал нагайку и обрушил на ее худенькую спину град ударов.

Бил с явным удовольствием, но без обычного исступления. Быстро устал, видно, годы сказывались, и даже не изнасиловал. Арина рыдала, кусала кулак, сотрясаясь всем телом под ударами, но не просила пощады - она знала, что это не поможет. Ее муж не знал сострадания.

Ушел он неслышно. Вернулся примерно через день, принес кое-какую еду и воду, пару раз стегнул плеткой и пропал еще на несколько дней. Так он наведывался к ней периодически, всегда нежданный, всегда готовый к злодейству. Хуже физической боли, которую причиняла ЕГО плетка, была боль душевная, которую несли его слова. Егоров истязал ее - рассказывал о Никитином предательстве, о его бабах, которых он таскал в свою комнату в N-ске, потом, видя, что жена в это не верит, смаковал подробности той ночи, когда окровавленное тело ее Лошадника рухнуло на дощатый пол.

Арина затыкала уши, сжималась, забивалась в угол, но Федор был неумолим. Голос его, зычный и в то же время вкрадчивый, проникал в нее, будил сомнения, зачинал горе. Когда разговоры ему надоедали, в ход шла плетка, иногда сапоги. Теперь ему больше нравилось пинать ее, особенно в живот, видно, эти удары рождали приятные воспоминания о том дне, когда он убил ее ребенка.

Арина изнемогла от боли и отчаяния. Но теперь она цеплялась за жизнь, да так, что Федор дивился. «Я не умру!» - кричала она хрипло и отрывала его пальцы от своей шеи. Жить, несмотря ни на что. Дышать и любить. Не сомневаться. Бороться. И ждать.