— Думаю, большую жертву потребовали, — прошептала из-за моего плеча девчонка. — Не меньше двух овец. Ты глаза не забывай прятать! И меня прикрывай.

Я послушно щурился и думал о том, что добровольно пихаю голову в пасть крокодилу. Идея «притвориться кочевником с юга» показалась просто идиотской. Длинная юбка из жесткой травы смотрелась очень по-дикарски, хотя я сомневался, что на юге растет эта самая трава, сорванная в близлежащей болотистой низине. Узор, нарисованный синей глиной на красной (в которой мне пришлось буквально искупаться), в точности повторял очертания моих шрамов, зато кожа страшно чесалась. Поднятые вверх волосы с множеством воткнутых по всей голове перьев придавали мне более чем чуждый вид, только одно дело дурачиться, изображая выдуманного персонажа, а другое — заявиться к тем, кто помнил, как выглядели мои внутренности. Оставалось надеяться, что с памятью у послушников дела обстояли куда хуже, чем с искусством боя.

Две пары глубоко посаженных глаз привратников смерили меня с ног до головы. Я невольно поежился и шлепнул рукой по бедру, ощутив легкий укол. Комар или пчела? Да какая разница! Главное — послушники. Неужели сейчас их безразличные лица озарит вспышка воспоминания? Пастухи-то меня не узнали, но они явно чувствовали себя не в своей тарелке, какие уж тут разглядывания.

— Кто?

Я бы поклялся, что ни один из привратников рта не раскрыл. Они вообще казались высеченными из темного дерева статуями, украшавшими крыльцо, и лишь движение их век выдавало жизнь.

Ощутимый тычок под ребра заставил меня ответить:

— Н-н-на-и…

«Навагрем из Влаи» — едва не сказал я, но язык принялся заплетаться и выдавать отдельные звуки.

— Зачем?

«Вернуть Белого, чтоб он сам разгребал эту кашу» — так и хотелось заявить, а вышло:

— В-в-в-нут-т-т-ри-и с-с-с-с…

Я едва удержался, чтобы не коснуться губ. По всему выходило, что мной манипулировали, причем с двух сторон. Послушники требовали правду, а Подаренная… Да ладно, не могла она быть настолько сильной. Зачем моя помощь той, что способна вложить в чужую голову мысли? Впрочем, нет, мысли и слова — разные вещи. Интересно, она способна управлять только речью, или… Не хотелось бы проверить это на собственной шкуре.

Дверь распахнулась.

Я сразу узнал его — героя моих кошмаров. Не знаю, отчего, но раньше я считал, будто Маргета паломники не интересуют. Может, виновато было утверждение Дары насчет множества посетителей крепости, а, может, мне просто-напросто хотелось верить, что мы станем неожиданностью.

Он совсем не походил на послушников — таких, какими запомнил их я. Высокий и широкоплечий, в кожаных штанах и черной шелковой рубашке, гладко выбритый и аккуратно причесанный, убийца казался выходцем из другого мира — того, в котором вечером распивают с друзьями припрятанную от жены бутылку ландарского, а не играют жизнями.

Что-то подсказывало: девчонка рассказала не всю правду. Тот, кто стоял передо мной, не мог быть одним из приведенных Белым дикарей, хотя на чем основывалось такое впечатление, я не знал. Однако в последнее время чутье редко меня подводило, и доверия оно заслуживало большего, чем слова малознакомой вампирки, ведшей собственную игру. Подаренной требовался помощник, здесь сомнений нет, но кто сказал, будто этому самому помощнику гарантировалась долгая жизнь в почете и достатке?

Напрасно я старательно щурился. Маргет давно забыл того детеныша оборотней, который попросту не мог не умереть там, в Пустоши. Однако в его взгляде скользила открытая заинтересованность.

— Отличный экземпляр, — нехотя разжал губы предводитель послушников.

Я помнил его голос. Именно он спрашивал: «Кто?» и «Зачем?». Неужели стражи, стоявшие у двери, не способны самостоятельно задать элементарные вопросы? Выходит, Маргет — не просто руководитель этого сборища фанатиков. Он — мозг. Нет, хозяин!

Карран что-то говорил об экспериментах ночных с человеческим материалом. Результатом являлись безжизненные твари, используемые для выполнения элементарных заданий. Почему элементарных? Да в тех созданиях разума оставалось меньше, чем у курицы, причем в буквальном смысле.