— С ума сошла! — рявкнули над ухом
Зубы клацнули о стакан, рука дрогнула, в декольте потекло.
— Ты нормальный, вообще? Так и до больнички недалеко, — я отставила уже пустой стакан и попыталась шалью избавиться от лужи.
— Говорил, не лезть к нему.
— А кто лез? Оно само подползло. — Я в отчаянии воззрилась в парчовые глубины, лужа коварно проникала дальше, источая убойный аромат ядреного спирта. — Что это вообще со мной было?
— Заморочил и надкусил.
— Что?
— Слав — морой[1]. Они так питаются. Энергия, кровь и прочее. — Анатоль наклонился, его лицо было почти рядом с моим и, подсвеченное луной из окна, выглядело ничуть не лучше вампирского.
От «прочего» стало жутче всего. Я схватила канцлера за воротник.
— Толичек, миленький, верни меня обратно, мне тут страшно. Я домой хочу, к маме, к Вовычу, на работу…
— Как ты меня назвала? — канцлер выпрямился, руки соскользнули по кафтану.
— Прошу простить, ваше ненаследное высочество, — подорвалась я, края шали взметнулись, как крылья защищающей своих цыплят квочки, в груди так жгло от обиды, что подмоченное напитком платье грозило вспыхнуть. — Если я вас оскорбила, то исключительно по незнанию. Я, мать твою! Вообще! Ни хрена! Не знаю!
За окном взвыло. Яростно ударил ветер, залепив стекло снегом. Стало темно и тихо.
— Успокоилась?
Я было открыла рот, но накатившее раздражение уже схлынуло. В руке Анатоля затеплился огонек. Он отделился от его пальцев, подплыл к многорогому канделябру и оставил каждой свечке по своей маленькой желтоватой копии. Я почувствовала себя середнячком в классе с профильной физикой.
— Тут все так могут?
— Кто все?
— Ты, принц, Слав вот…
— Не все, но многие. Это не афишируют. Неприлично. Особенно среди дворян. А Вениан тебе, выходит, уже все показал? — Анатоль сидел на стуле у двери, туда свет не дотягивался и возникало ощущение, что со мной низким бархатистым голосом говорит тьма.
— Нет. Дальше поцелуев дело не зашло, — ляпнул мой дурной язык, и разрушил волшебство. — Цветочки из огоньков дарил, — поспешила реабилитироваться я, но предчувствие чуда не вернулось. — Что случилось с Мари-Энн?