— Бокал вина? — поинтересовался Вениан и протянул высокий с белым и игристым. — Я помню, розовое не предлагать.

Все, я его почти люблю.

— Вы не устали? Не хотите присесть? — меня настойчиво и недвусмысленно повлекли к уже знакомой нише.

— Ваше высочество! А как же папенька? И ее величество опять решит, что я скандал устраиваю.

— Мы тихонько прошмыгнем, никто и не заметит, моя мышка, — приобнял и кожу на сгибе локтя пощекотал.

Искорки разбежались по венам, и я позволила себя увлечь. Обстановка была прежней: светильничек, диванчик, столик, на столике два бокальчика, белое игристое в ведерке со льдом, фрукты на шпажках. Подготовился, уважаю. Но Вениан повосхищаться не дал, сразу скогтил и принялся осыпать поцелуями, методично начав с пальцев, пока не подобрался к губам. Если сюда кто-нибудь зайдет — устрою скандал. Я свободная, пока еще, женщина и желаю снимать стресс. Было бы неплохо сначала от корсета избавиться, но это детали.

Наполненные искрами голубые глаза жениха были похожи на глубокое озеро, в котором отражаются крупные августовские звезды. Я сидела у принца на коленях, подол бесстыдно задрался до середины бедер, одна рука Вениана поддерживала меня за нижнее кружевное, а вторая оглаживала кружева повыше. Мои руки перебирали гладкие, как шелк, пряди цвета бледного золота и останавливаться не желали. Вениан отстранился сам.

— Такая страстная! — горячо дохнул в шею, скользнул губами по ключице. — Ждать свадьбы становится все сложнее.

Ссадил меня с коленок, платье мне в порядок привел, и бокальчик в подрагивающие руки сунул.

— А можно завтра? — спросила я, после того как в запале выхлебала больше половины.

К черту! Вот красивый обходительный мужик, да еще и принц, замок, балы, наряды, желай не хочу и долго и счастливо по первому требованию!

— Нет, моя ласточка, — улыбается и рисует у меня на запястье завитки голубыми искрами, — завтра у нас прогулка к озеру. А свадьба через неделю, а потом мы уедем к морю.

Ладно, уговорил, ради моря можно недельку и потерпеть.

Этим вечером светлейшая княжна Мари-Эн отошла ко сну, мечтая о море и… о море. И никаких Толиков.

Тогда.

Дорогой дневник. Во первы́х строках своего письма хочу сообщить, что здоровье мое хорошее, настроение… тоже есть, хоть и подустала я маленько на игрищах этих заморских, видно только для позору моего одно и созданных…

— Стержинская!

Меня пнули но ноге. Головушка, скорбно пристроенная на откосе окна, подоконник которого я грела своей обидой на весь мир, мотнулась и ткнулась в стекло. Резонанс вышел что надо.

— Вовыч, — я подняла на него наполненные невыразимой мукой глаза, — изыди, у меня от тебя в голове гудит.

— Экзорцизмы не прокатят, я хороший, а в голове у тебя гудит от дури.