Влечение к смерти неразрывно связано с jouissance, которое, как я объяснял, является не наслаждением в смысле, например, избавления от напряжения – было некоторое напряжение, связанное с неудовлетворенной потребностью, потребность удовлетворилась и наступил покой, расслабленность. Нет, jouissance – это именно чрезмерное наслаждение, наслаждение через край, это избыток наслаждения.

Как говорит Лакан в семинаре «Изнанка психоанализа»: «Путь к смерти… как раз и представляет собой то самое, что именуется наслаждением»[140]. Jouissance – это избыток, который влечет к смерти, к погибели, потому что если человек следует своему неудержимому, разламывающему, срывающему, не вмещающемуся в обыденный ход вещей влечению, то в конечном итоге его ждет гибель. Если не физическая, то точно символическая.

Так, в частности, Жижек в одной из статей приводит пример, который вполне уместен в этом случае[141]. У Иммануила Канта, великого моралиста XVIII века, в одной из работ есть история про молодого человека, влюбленного в девушку. Он стоит перед ее домом, перед этим домом – виселица. Молодой человек знает, что если он войдет в этот дом к девушке, то на утро, когда он от нее выйдет, его тут же на этой виселице повесят. Как считал Кант, ни один человек в здравом уме никогда в такой дом не войдет, потому что знает, что его ждет. По мнению Жижека, влечение к смерти, жизнь в соответствии с влечением к смерти – это такая субъективная позиция, при которой молодой человек войдет в этот дом, прекрасно зная, что его ждет. То есть это неудержимость влечения, которая никак не соотносится, никак не реагирует на обыденный ход вещей.

Характерная особенность влечения к смерти – его способность разрушать символический порядок, нарушать привычный ход вещей, действовать вопреки правилам, ограничениям, вопреки запретам, то есть разламывать имеющуюся систему координат. В этом смысле влечение к смерти способно давать субъекту свободу, в частности свободу от влияния Большого Другого, способно выводить его/ее из подчинения Большому Другому с его правилами, с его установками, с его системой координат. За счет влечения субъект может получить возможность начать свою жизнь с нового листа – умереть с точки зрения себя как элемента внутри символического порядка и родиться заново.

Надо сказать, что в некотором смысле особенности влечения к смерти могут натолкнуть на размышления о том, что все это очень напоминает психотическое поведение. Тут можно говорить о некотором круге – в конце происходит возвращение к тому, с чего начинали. В начале было реальное наслаждения, от которого впоследствии пришлось отказаться через потерю себя в воображаемом, символическом регистрах. В утопическом постневротическом пространстве происходит новое возвращение к реальному и jouissance. Однако это возвращение уже в новом качестве. Остаться в реальном наслаждения до того, как субъект потерял себя в Другом, это одно, а вернуться к jouissance уже после прохождения всего процесса психического развития – это совершенно другое.

Брюс Финк иллюстрирует эту мысль следующим образом (рисунок 63): есть как бы реальное один, то есть реальное до символизации, и далее после символизации появляется уже реальное два, то есть это уже какое-то новое реальное, новое jouissance, к которому субъект как субъект влечения приходит.

Рисунок 63. Реальное/наслаждение до и после прохождения через символизацию[142]

То, с чего субъект начал, к тому он и возвращается, но возвращается уже более продвинутым, более крепким, развитым, покрытым прочной броней различных психических инстанций. Можно в этой мысли увидеть отголоски фрейдовской максимы: «Там, где было Оно, должно стать Я». Субъект должен вернуться туда, где до этого была слепая игра влечений.

Закончить книгу я бы хотел знаменитыми высказываниями Лакана из его семинара про этику психоанализа. Эти цитаты напрямую связаны с тем, что выше было сказано про влечение к смерти.

Лакан говорит: «То, что я называю поступиться своим желанием, всегда сопровождается в судьбе субъекта… каким-то предательством»[143]. И еще одно высказывание: «Единственное, в чем можно быть виновным, это в том, что вы поступились своим желанием»[144].

Тут заложена этическая максима философа: не поступаться своим желанием, упорствовать в своем желании. В некотором смысле это и есть очень краткое и емкое описание того, что выше было сказано про влечение к смерти. Это упорство в своем влечении безотносительно того, как оно связано с какими-то внешними ограничениями, с символическом порядком, в который вписан субъект. Не поступаться своим желанием, упорствовать в нем. Потому что если субъект поступается своим желанием, то тем самым он предает самого себя.

И тут можно закольцевать все повествование, вернувшись к первой лекции, где речь шла о Лакане как о личности. Все особенности его поведения – отказ тормозить на красный свет и т. д. могут быть проинтерпретированы как попытка Лакана следовать своей же собственной этической максиме: не поступаться собственным желанием, упорствовать в своем желании, что может принимать в том числе такие очень странные, а порой даже опасные черты.

Лакан Ж. Кант с Садом // Международный психоаналитический журнал. Специальный выпуск. – 2018. – С. 13–82.

Базовая работа Лакана, посвященная перверсии и садомазохистическому паттерну. Возможно, данный в лекции разбор способен сделать этот текст философа более понятным.

Лакан Ж. Семинары. Книга 3: Психозы (1955–1956)/Ж. Лакан. – М.: Гнозис / Логос, 2014. – 432 с.

Лакан Ж. Семинары. Книга 10: Тревога (1962–1963)/ Ж. Лакан. – М.: Гнозис / Логос, 2010. – 424 с.

В данном семинаре представлены размышления Лакана о садистском желании и тревоге.

Fink B. Fundamentals of Psychoanalytic Technique. A Lacanian approach for practitioners / B. Fink. – 1st ed. – New York: W.W. Norton, 2007. – 301 p.

Вводная работа для тех, кто интересуется лакановским психоанализом не просто как теорией, но как клиническим методом для работы с анализантами. Как всегда у Финка все четко и ясно изложено.

Dor J. The Clinical Lacan / J. Dor. – New York: Other Press (Lacanian clinical field), 1999. – 160 p.