Следующая тема, имеющая отношение к символическому, – это место субъекта в этом символическом регистре. Что происходит с субъектом в воображаемом регистре, мы разобрали в предыдущей лекции. Для того чтобы развиваться, чтобы выжить, приходится пройти стадию зеркала. Приходится обрести некоторый образ себя, который, с одной стороны, дает, но с другой – забирает. Забирает в том смысле, что субъекту приходится отождествиться с чем-то, чем он не является. То есть потерять себя в другом, стать другим. Но это необходимо. Без этого невозможно развиваться.

В символическом регистре происходит то же самое. Только на этот раз субъект захватывается не образами, но означающими. За счет этого он получает прописку в символической системе. То есть он получает привязку к определенному элементу, у которого есть легитимное место в этой символической системе.

Например, имя, которое человек получает при рождении. Ведь имя человек не сам себе выбирает. Кто-то выбирает ему имя. Кто-то решает как его/ее назвать. И это имя вписывает субъекта в определенную систему. Например, в ряде случаев имена даются не случайно. Имена даются, например, в определенной последовательности. Допустим, есть несколько имен, которые даются через поколение всем членам данной семьи. Или имя дается в честь какого-то человека, может быть, трагически погибшего, или в честь какого-то родственника, или в честь какого-то предка. Тем самым ребенок, родившись, уже получает определенную прописку, но такую прописку, которую он сам не выбирал. А вместе с этой пропиской и судьбу. Он становится элементом конкретной сложной системы отношений, где с ним связан целый ряд ожиданий, где он уже находится с кем-то во взаимодействии. Может быть, он оказывается связанным с тем, с кем он быть связанным не хочет (например, с дедушкой или бабушкой через имя). Но это необходимо, потому что если у ребенка нет имени, то в таком случае ему будет трудно существовать. Можно даже спросить, существует ли человек, пока у него нет имени.

Каждый субъект определенным образом прописан в символическом порядке. Он прописан благодаря тому, что получает целый набор означающих, с которыми он соединяется. Например, мужчина, женщина, русский, немец, брат, сестра и т. д.

С людьми – так же как в моем примере с расписанием поездов: поезд может быть любым с точки зрения своих индивидуальных качеств, но он определяется тем, куда он попадает в структуре под названием «расписание». Попадет в одну клеточку – будет десятичасовым поездом, попадет в другую – будет двенадцатичасовым поездом. При этом какие-то уникальные личные особенности этого поезда как будто бы не имеют никакого значения – зеленый это поезд или, например, красный. Если он стоит на одиннадцать часов, то он будет одиннадцатичасовым поездом. Если он стоит на восемь часов, то он превратится в восьмичасовой поезд.

С субъектом то же самое. Он получает прописку в символической системе, получает некоторое место, которое его определяет. Оно позволяет ему существовать, но за это приходится платить. Платить потерей себя. Поэтому Лакан, когда говорил о субъекте в символическом регистре, писал о том, что это субъект перечеркнутый (рисунок 32). Это кастрированный субъект, субъект, который что-то потерял. Он потерял себя, какую-то свою уникальность. А получил прописку в символическом пространстве.

Рисунок 32. Символ перечеркнутого, кастрированного субъекта

Почему он потерял себя? Хотя бы потому, что не он выбирал ни свое имя, ни то, каким элементом и в какой структуре он станет. Он попадает в пространство Другого, в то пространство, которое возникло до него и существует вне и помимо него. Субъект вынужден жить по тем правилам, по правилам той структуры, внутри которой он оказался. Собственно говоря, можно даже задаться вопросом: а есть ли что-то в субъекте помимо его места в структуре? Это вопрос, к которому я вернусь, когда буду говорить о регистре реального.

Даже язык, даже вхождение в языковое пространство – это потеря себя. Почему? Субъект не изобретал язык. Субъект не изобретал слова. Субъект не изобретал значение слов. Это то, что было ему навязано. Это то, чем он вынужден пользоваться для того, чтобы быть понятным для окружающих. Одновременно это полезный инструмент. Но пользуясь языком, субъект одновременно себя теряет. Почему? Хотя бы потому, что язык все стандартизирует. В языке есть ограниченное количество слов. Соответственно, ограниченное количество выразительных способностей. Какую-то свою невероятную уникальность субъект может выразить исключительно с помощью очень скудного, очень ограниченного стандартизированного перечня слов. Это приводит к тому, что субъект в некотором смысле теряет свою уникальность. Он вынужден стандартизировать себя, стандартизировать свои переживания.

Допустим, он переживает какие-то уникальные состояния. Но для их выражения есть, может быть, десять-двадцать слов. Но это ровно те же слова, которыми пользуются сто сорок миллионов человек (если говорить о России). Все эти миллионы вынуждены свои уникальные переживания, свою уникальность выражать через одни и те же десять-двадцать слов. В итоге возникает ощущение невозможности до конца выразить то, что хотел выразить. Что слова услужливо вертятся на языке, но это все не то. Это слова, которые не способны выразить то, что хочется сказать. И как будто бы выражая себя через них, отождествляя себя с этими словами, как будто бы себя теряешь.

Здесь мы подходим к тому, что в лакановской логике называется «символической кастрацией». Символическая кастрация – это когда субъект, по сути, редуцируется до тех означающих, которые якобы его выражают. Опыт символической кастрации вполне можно испытать любой человек: например, вы куда-то приезжаете, вам надо выступить. Вас представляют и говорят: «Вот такой-то, он тот-то, тот-то и тот-то». И слушая это, можно поймать себя на мысли: неужели я действительно вот это то-то, то-то, и все? Я же гораздо больше, чем это…

То есть ощущение, будто бы вас кастрировали, будто бы от вас что-то важное отсекли, свели к каким-то формальным должностям или формальным признакам. То есть, с одной стороны, все верно, но с другой – сохраняется ощущение, как будто бы что-то важное относительно вас было упущено. Вы чувствуете себя отчужденным в этих идентичностях. А когда это все усугубляется, когда к вам относятся исключительно исходя из этих идентичностей, то может назреть настоящий бунт, протест против всех этих идентичностей – крик «Я больше, чем это».

Можно привести пример символической кастрации – пара приходит на закрытую вечеринку. Девушка Катя из этой пары знакома с организаторами. Последние спрашивают у нее, показывая на ее компаньона: «Кто это?» Она говорит, что это ее бойфренд. Организаторы кивают и пропускают их внутрь. Компаньон Кати получил прописку – он бойфренд. Но на самом деле он не просто бойфренд Кати, а выдающийся поэт. Но на этой вечеринке он всего лишь бойфренд Кати, и все. Его величие было редуцировано до скромного места рядом с Катей. Таким образом, он был символически кастрирован, низведен до простого компаньона. Но это дало ему возможность попасть на вечеринку – в противном случае он бы на этот праздник не проник.

У Славоя Жижека есть пронзительные слова про эту способность символического порядка умерщвлять человека: «Смерть – это сам символический порядок, который, подобно паразиту, колонизует живые существа»[71]. Или: «Для человеческого существа быть „мертвым пока ты жив“ это значить быть колонизованным „мертвым“ символическим порядком»[72].

Опыт символической кастрации может сегодня испытать любой человек. Но, по сути, это ровно то, что претерпевает любой субъект, входя в язык, входя в символическое. Отсюда знаменитое выражение Лакана: «Я мыслю там, где я не есмь, следовательно, я есмь там, где я не мыслю»[73]. Или: «Я или не мыслю, или не есть»[74]. То есть там, где я начинаю мыслить, там, где я начинаю выражать себя через слова, там я исчезаю. А есть я только там, где я не мыслю. Почему? Потому что смысл, который мы пытаемся с помощью слов получить, это всегда слова, которые находятся как бы в поле Другого, – ведь не мы эти слова изобретали. Не мы изобретали правила, по которым эти слова связаны друг с другом. Мы вынуждены этими словами пользоваться, несмотря на то что не мы их придумали. Но если я не буду этими словами пользоваться, то я не смогу быть понятным для окружающих. То есть субъект может, конечно, как это делают некоторые дети, придумать свой собственный язык, который будет только его. Но в таком случае его не смогут понять. Он станет абсолютно никому не понятным.

Подобное вхождение в язык, в символическое пространство Лакан передавал через идею ложного выбора, когда вроде бы выбор дан, но на самом деле никакого выбора нет.

Например, представьте, что вы идете по подворотне и на вас нападает бандит (рисунок 33). Он наставляет на вас пистолет и говорит: «Кошелек или жизнь». Вроде как он дает выбор. То есть вы можете выбрать жизнь, или вы можете выбрать кошелек. Как будто бы вы действительно можете что-то выбрать. На самом деле это, естественно, ложный выбор. Потому что вы можете выбрать кошелек, но в таком случае бандит вас убьет, вы лишитесь жизни, а потом он заберет ваш кошелек. Поэтому это такой выбор, который оставляет вам, на самом деле, только один выбор – выбрать жизнь и отдать кошелек.

Рисунок 33. Выбор без выбора[75]

То есть это такой выбор, в результате которого у нас все время есть только одна реальная опция, и мы в любом случае чего-то лишимся. Вхождение в язык, вхождение в пространство Большого Другого – это как раз такой выбор без выбора. Нам как будто бы дается возможность выбирать: вы можете остаться собой или же вы можете перестать быть собой, потерять себя в языке, то есть потерять себя в пространстве Другого, в языке как в Другом. То есть вы, конечно, можете не принять, не войти в это символическое пространство. Но в таком случае что с вами происходит? Если выражаться с точки зрения клиники, то это будет психотическая структура, которая характеризуется как раз неспособностью войти в символическое пространство. Человек с психотической структурой как никто другой сохраняет свою уникальность (свое Бытие), даже порой свой язык, но при этом его никто не способен понять.

Таким образом, становление субъекта – это череда отчуждений. Череда утрат себя, которые что-то дают, но при этом за это что-то приходится расплачиваться. В случае со стадией зеркала это была потеря себя в зрительном образе. В данном случае это потеря себя в языке. Потеря себя в маленьком другом (стадия зеркала), потеря себя в Большом Другом (символическая кастрация). В случае с вхождением в символический регистр субъект утрачивает свою уникальность, собственное уникальное бытие. Но зато получает возможность существовать в языке, получает прописку в Большом Другом, получает возможность коммуницировать с другими людьми, то есть находиться в том пространстве, в котором находится смысл.