То есть отец – это скорее какая-то символическая инстанция, которая изначально мыслится как та инстанция, которая является хранителем тайны фаллоса, хранителем тайны желания матери. Ребенок замечает, что желание матери направлено на отца, а это значит, что у отца есть что-то такое, чего, соответственно, нет у матери, и внимание ребенка переключается на это загадочное нечто.

Реализация и исполнение отцовской функции и, соответственно, прохождение Эдипова комплекса подразумевает несколько стадий. Таких стадий можно выделить две[88] – первая стадия связана с этапом, который может быть назван «Нет-Отца», вторая – с этапом, который может быть назван «Имя-Отца»[89].

Рисунок 39. Две стадии Эдипова комплекса

Нет-Отца – это обозначение как бы первичного появления отца и установления им базового запрета на неограниченный контакт с матерью. На рисунке 39 мы видим отцовское «Нет», которое как бы вытесняет мать как jouissance, то есть кладет предел неограниченному наслаждению, получаемому от неограниченного контакта с матерью. Это первый этап, который может быть назван отчуждением, первичным отчуждением, возникающим между становящимся будущим субъектом и материнским Другим.

Второй этап, который может быть назван сепарацией, это как раз этап Имени-Отца, на котором происходит полноценное введение, инициация субъекта в символический регистр. Субъект получает прописку в символическом регистре. Что Имя-Отца заменяет собой, что оно запрещает, что оно вытесняет? Оно вытесняет мать как объект желания. Соответственно, желание субъекта отныне переносится на нечто, находящееся по ту сторону матери, то есть мать оказывается под запретом.

Благодаря Эдипову комплексу происходит введение субъекта в мир Большого Другого, в символический регистр, где этот субъект уже символическими средствами пытается разгадать тайну желания Другого. Он ищет ответ на эту загадку в логике символического регистра: субъект выходит в мир других людей, выходит в мир культуры, выходит в мир символических различений – где есть худшие и лучшие, где есть первые и последние и т. д. Он пытается конкурировать, пытается стать лучшим в пении, в танце, в готовке. Впоследствии он пытается заполучить социальный статус, заработать денег, то есть проникнуть в эту тайну желания Другого, разгадать данную загадку, получить что-то такое, что сделает его желанным. Отныне субъект пытается обрести фаллос в том мире, который для него раскрывается вместе с отцом. Вместе с отцом, который как бы накладывает ограничение на получение бесконтрольного наслаждения от взаимодействия с матерью. Отец есть тот, кто ограничивает наслаждение, тот, через кого раскрывается загадка, тайна желания матери и кто выводит субъекта в какое-то иное пространство – в пространство Большого Другого, в пространство символического.

И я хотел бы еще один момент добавить, касающийся отцовской функции. В самой первой стадии отцовской функции, в момент стадии Нет-Отца происходит установление первой точки пристежки. Здесь нужно вспомнить книгу Клода Леви-Стросса «Элементарные структуры родства».

В этой книге Леви-Стросс размышлял о моменте перехода от природы к культуре. И он видел этот момент перехода в появлении правил. Первое правило – это запрет на инцест. В некотором смысле это и есть Нет-Отца, то есть запрет, налагаемый на инцест, на безграничное наслаждение от взаимодействия с матерью. Отцовское «Нет» становится как бы первой точкой пристежки, как бы первым моментом вхождения становящегося субъекта в символический порядок. Оно становится тем местом, где происходит соединение означающего и означаемого. Появляется некоторое означающее (Нет!) и появляется связанный с ним смысл – запрет на неограниченный контакт с матерью. В этот момент происходит вхождение в символический порядок, происходит появление первой точки пристежки, некоторого фундамента, за счет которого уже возможно дальнейшее погружение субъекта в эту самую символическую реальность. То есть через эту первую точку пристежки означающее соединяется с означаемым, обретается первый непреложный смысл, вводится первый запрет, первое представление о том, что можно и что, соответственно, нельзя. Через этот фундамент появляется возможность дальнейшего развития субъекта именно как субъекта, существующего в символическом порядке, порядке культуры, порядке языка – короче говоря, возможность его существования в пространстве Большого Другого.

И это же Нет-Отца есть то, что Фрейд называл первичным вытеснением, закладыванием всего здания психической жизни – с ее делением на сознательное и бессознательное и сложными динамическими отношениями между этими инстанциями. Если этого первичного вытеснения не происходит, то не возникает и бессознательное – поэтому, в лакановской логике, у людей с психотической структурой никакого бессознательного нет[90].

Сказанное выше можно представить в виде концентрических кругов (рисунке 40). Эти круги иллюстрируют те процессы, о которых я говорил. На том круге, который расположен слева, видно субъекта и Другого – их ничто не разделяет, они слиты между собой. Дальше как раз через действие отцовской функции появляется это представление о Другом, представление о некоторой нехватке этого Другого (центральный круг) – Другому чего-то не хватает. Эта нехватка как раз тут обозначается через маленькое а, через то, что Лакан будет называть объектом-причиной желания, о чем я буду говорить дальше. За счет этого, соответственно, появляется возможность перейти к третьему кругу – крайнему справа, – где как раз возникает возможность для появления субъекта. Субъект получает возможность отделиться от Другого через появление в Другом этой самой нехватки, чего-то, чего Другому не хватает. Субъект возникает, но остается связанным с Другим через желание Другого, через то, чего Другому не хватает (и, соответственно, не хватает мне).

Рисунок 40. Диаграммы стадий психического развития[91]

А дальше этот объект-причина желания все время как бы ускользает, уходит. Невозможно понять, в чем именно он заключается. Это не позволяет субъекту слиться с Другим, утратить свою особость, отдельность. Как бы он ни хотел с этим Другим снова слиться, появляется то, что их разделяет – вот этот самый маленький объект а, объект-причина желания, который становится той самой загадкой, над разрешением которой субъект бьется изо всех своих сил.

В свете вышесказанного уже можем понять следующую цитату Лакана из его пятого семинара «Образование бессознательного»: «В чем заключается отцовская метафора? Она представляет собой, собственно говоря, заступление отца в качестве символа, или означающего, на место матери внутри той первоначальной символизации, которая в отношениях между матерью и ребенком успела выстроиться… Здесь перед нами поворотный пункт, нерв, суть того продвижения вперед, которое знаменует собой у субъекта Эдипов комплекс»[92].

Заступление отца в качестве символа на место матери – то есть отец в некотором смысле вытесняет мать. Здесь важное слово – уже знакомое нам слово «метафора». Я упоминал выше об отцовской функции, о той функции, которую должен выполнить отец или тот, кто выполняет роль отца. В данном случае упоминается не функция, но метафора – отец как метафора.

При чем тут метафора? Почему используется выражение «отцовская метафора»? Почему не просто отцовская функция, а именно отцовская метафора? Потому что отцовская функция, по сути, работает так же, как работает метафора. Если вспомнить формулу метафоры (рисунок 20[93]), то суть ее в соединении двух знаков – один знак как бы вытесняется, как бы уходит под черту, а означающим этого ушедшего под черту знака становится означающее второго знака. То есть один знак вытесняется, заменяется вторым знаком (тем самым образуется третий знак). Ровно это и происходит в случае с Эдиповым комплексом. В случае успешного действия отцовской функции отец как бы вытесняет мать, на смену матери приходит отец (рисунок 41). Поэтому в рамках Эдипова комплекса говорится об отцовской метафоре. Не только Имя-Отца, не только отцовская функция, но еще и отцовская метафора – в том смысле, что отец вытесняет мать по тому же принципу, по которому в метафоре один знак как бы вытесняет собой другой.

Рисунок 41. Отцовская метафора[94]

Одним из следствий Эдипова комплекса оказывается кастрация. Под кастрацией тут имеется в виду необходимость субъекта пожертвовать частью своего jouissance, своего наслаждения. Отец заставляет его пожертвовать наслаждением, jouissance и перейти тем самым в совершенно новый формат существования. Этот формат существования связан с потерей себя в языке, потерей себя в символическом регистре. Лишиться части наслаждения – это, собственно говоря, и есть кастрация.

Кастрацию можно понимать в двойном смысле – как процесс лишения части наслаждения и как признание собственной кастрированности: как признание того, что мне чего-то не хватает, что я лишен фаллоса, что я не могу дать Другому в данный момент то, что ему нужно для того, чтобы заполнить нехватку. Поэтому я не могу получить его любовь, его признание. Это заставляет субъекта искать символический фаллос: что же такое мне необходимо заиметь, для того чтобы разгадать эту загадку „Che vuoi?“, загадку вопроса «Чего ты хочешь?», загадку желания Другого.

Тот jouissance, от которого субъект отказался, который был от него отделен через кастрацию, продолжает существовать, но он замыкается в определенных участках. Остаются какие-то крохи этого jouissance – или в эрогенных зонах, или, например, в разного рода феноменах, когда этот jouissance как бы прорывается сквозь стену символического. В частности, поздний Лакан ввел понятие lalangue, когда рассуждал именно об этих прорывах jouissance через цепи означающих. Когда я говорил об означающих, я их всегда описывал как то, что отсылает к другим означающим и так далее. Лаланг же – это такой феномен, когда означающие отсылают не к каким-то другим означающим, но когда они оказываются насыщенными, напитанными, пронизанными jouissance, наслаждением. Будто бы наслаждение прорывается через цепи означающих. Это могут быть какие-то бессмысленные звуки, это может быть произнесение слов, которые не имеют никакого смысла, которые не связаны ни с какими другими означающими, но само их произнесение как будто бы пронизано для субъекта наслаждением.

Короче говоря, на выходе из Эдипова комплекса мы имеем дело с кастрированным субъектом. С субъектом, чье наслаждение было ограничено. С субъектом, который пожертвовал частью своего наслаждения. За это он получил доступ в царство отца, в символический регистр, где отныне он пытается отыскать тот самый символический фаллос. В этом царстве от наслаждения у него остаются лишь какие-то остатки, а само наслаждение мыслится как потерянное, как утраченное.