Как пишет Лакан: «…желание начинает оформляться в том зазоре, в котором требование отрывается от нужды»[79]. То есть да, есть какое-то сформулированное требование – причем зачастую сформулированное Другим, – но оно не может полностью эту нужду покрыть: всегда остается что-то непокрытое, всегда остается какая-то тайна, некоторый несимволизируемый остаток. И вот в этом пространстве как раз и может возникать желание как пример такого невозможного требования, как требование того, что невозможно получить. Примером такого невозможного требования для Лакана является требование любви. Любовь – это не то, что можно дать, это то, как ты это даешь, это что-то невыразимое. И отсюда знаменитая фраза Лакана, которую он постоянно повторял из семинара в семинар: «Любовь – это давать то, чего у тебя нет»[80].

Любовь – это невозможное требование. Можно потребовать любовь, но невозможно ее получить, потому что совершенно непонятно, в чем же именно заключается объект этой любви, как эту любовь можно дать. В одной из книг, которые комментируют труды Лакана, как раз есть пример с двумя любовниками, и они пытаются доказать друг другу безусловность, бескомпромиссность своей любви. Вопрос – как именно это можно сделать? В конечном счете, финальным проявлением, доказательством этой любви может быть только совместная смерть, готовность пойти на гибель ради доказательства этой самой любви[81]. То есть любовь – это какое-то невозможное требование, это то, что не может быть удовлетворено, потому что совершенно непонятно, в чем именно она заключается. Но при этом это такое требование, которое заложено в любом другом требовании. В отличие от любого другого требования, это требование является неосуществимым, то есть его невозможно удовлетворить. В этом зазоре, собственно говоря, как раз и существует желание.

В этом плане можно противопоставить объект нужды и объект желания. Объект нужды – это некоторый объект, получив который, эта нужда исчезает. Например, речь может идти о биологических нуждах – например, если это жажда, то вода оказывается тем самым объектом нужды, и, получив эту воду, биологическая нужда как бы уходит, затихает. Объект желания, в свою очередь, получить невозможно. Объект желания невозможен. То есть невозможно получить то, что удовлетворит желание. В частности желание любви. И чем старше становится субъект, тем этот зазор становится больше, чем тяжелее ответить на вопрос, в чем именно этот объект желания заключается, что именно способно это желание удовлетворить.

То пространство, в котором желание развертывает себя в полной мере, во всем своем масштабе, то пространство, которое поддерживает желание, не дает этому желанию угаснуть, – это пространство влечения. По-немецки Trieb, по-французски pulsion. Это очень важное для Лакана понятие. Если давать ему какое-то определение, то вот одно из возможных: «Влечение – это то, что заставляет организм выполнять некоторую функцию, в рамках которой часть организма воздействует на объект»[82]. В лакановском понимании понятия влечения принципиально то, что речь идет о части организма, которая воздействует на объект. То есть, с точки зрения Лакана, все влечения являются частичными.

Так он выделял четыре частичных влечения: оральное, анальное, скопическое, или связанное со взглядом, и голосовое. Соответственно, каждое из этих влечений связано с каким-то своим органом, с какой-то своей зоной – с губами, с анусом, с глазами, с ушами. Соответственно, каждое из этих влечений направлено на свой частичный объект: на грудь, на фекалии, на взгляд или на голос. И, соответственно, связано со своими действиями: сосать, испражняться или контролировать процесс испражнения/расставания с чем-то, видеть и слышать.

Влечение можно противопоставить нужде. В отличие от нужды влечение удовлетворено быть не может. Объект нужды, как я писал выше, может быть найден, предъявлен и в этом плане нужда может быть удовлетворена. Можно испытать расслабленность, удовольствие от удовлетворения этой нужды. Но влечение удовлетворено быть не может: нет такого объекта, который может это влечение удовлетворить. За счет этого влечение поддерживает желание, делает так, что желание никогда не может быть удовлетворено и успокоено.

Следующий важный момент, касающийся влечений, – и мы отчасти его затронули – это как раз вопрос о частичности влечений и в некотором смысле их самодостаточности. То есть влечения, с точки зрения Лакана, не представляют собой какое-то скоординированное целое, они не сливаются ни в какое единое влечение, они существуют разрозненно – именно как частичные влечения.

Самодостаточность влечений приводит к следующему важному моменту: связь влечения и влечения к смерти. С точки зрения Лакана, любое влечение – это, в конечном счете, влечение к смерти. Потому что влечение неостановимо, оно совершенно никак не соотносится, например, с благом для всего организма, с благом для субъекта как субъекта, существующего в символической реальности. Оно никак не соотносится ни с какими внешними культурными ограничениями, правилами и так далее. В этом плане любое влечение может превратиться и на определенном пределе превращается во влечение к смерти. Здесь опять можно проиллюстрировать различение между нуждой и влечением: если нужда – это то, что заставляет выпивать стакан воды и не чувствовать жажду, то влечение это то, что заставляет пить и пить до потери сознания: это тот самый момент, когда влечение становится влечением к смерти.

Снова повторяю эту важную мысль: любое влечение – это в конечном счете влечение к смерти. Оно существует по своей логике и не может остановиться. Почему это влечение не может остановиться? Потому что у влечения нет объекта. У нужды объект есть – это тот объект, который может быть получен, и нужда может быть удовлетворена, например биологическая нужда. У влечения же нет объекта. Если как-то мыслить объект влечения, то есть тот объект, получение которого удовлетворит влечение, то этот объект применительно к влечению является невозможным. Это такой объект, который невозможен, и поэтому влечение представляет собой бесконечное кружение вокруг этого самого невозможного объекта.

В силу своей частичности, раскоординированности, самодостаточности влечения должны быть определенным образом упорядочены, определенным образом структурированы. В противном случае субъект не сможет развиваться, в противном случае он так и останется в этом самом раскоординированном состоянии. Здесь уместно вспомнить конструкцию с двумя зеркалами[83], где как раз был запечатлен процесс перехода от состояния доминирования частичных влечений, переживания раскоординированности турбулентных импульсов, во власти которых находится младенец, к состоянию появления скоординированного целостного образа, который создает иллюзию того, что эти частичные, разрозненные, неудержимые влечения были каким-то образом оформлены, связаны, получили некоторое целостное оформление – и в этом плане создали иллюзию целостности. Создали, соответственно, некоторую возможность этими влечениями управлять. Связывание, упорядочивание влечений – это тот процесс развития, который должен пройти каждый субъект, если он хочет состояться, если он хочет как бы психически родиться.

Влечение неразрывно связано со следующим принципиальным, ключевым, может быть, самым ключевым и известным лакановским понятием – с понятием jouissance, или наслаждением. Здесь снова уместно подчеркнуть разграничение между нуждой и влечением – если нужда приносит удовольствие в тот момент, когда она удовлетворяется, и наступает момент релаксации, будто бы было напряжение и это напряжение оказалось снято, то в случае с влечениями эти влечения доставляют удовольствие (j ouissance) сами по себе, то есть просто их функционирование, их течение доставляет удовольствие – даже в отсутствие какой-то непосредственной нужды, с ними связанной.

Теперь несколько слов о самом jouissance, об этом самом наслаждении. Это понятие, которое для Лакана выходит на первый план с 1960-х годов. В частности, в своем семинаре про перенос он начинает рассуждать о jouissance, о наслаждении, связанном с влечениями[84].

Jouissance надо отличать от удовольствия, которое субъект испытывает в момент удовлетворения своих потребностей. Jouissance не связан с удовлетворением каких-то потребностей. Jouissance – это отдельная самостоятельная сила, связанная с влечениями, с их бесконечным потоком, с их бесконечным течением. Это удовольствие, получаемое от самого функционирования человеческого тела с его турбулентными, частичными влечениями.

Но при этом есть ключевое, принципиальное отличие jouissance от наслаждения. Причина, по которой это слово практически никогда не переводят ни на какие другие языки, то есть что в английском, что в русском языке jouissance обычно передают именно как jouissance, как некоторый непереводимый термин. Дело в том, что jouissance – это не просто наслаждение, это избыточное наслаждение, это чрезмерное наслаждение, это невыносимое наслаждение, это наслаждение, которое в какой-то момент оказывается связано с болью, которое оказывается связано со страданием. Подобно тому, как влечение в конечном счете оказывается влечением к смерти, так и этот jouissance в конечном счете этой своей избыточностью, своей чрезмерностью превращается в боль, превращается в невыносимость.

И подобно тому, как влечение необходимо определенным образом структурировать, без этого невозможно никакое полноценное психическое рождение субъекта, так и jouissance с его избыточностью необходимо ограничить, необходимо каким-то образом положить ему предел. То есть осуществить то, что Лакан будет называть кастрацией.

После того, как я рассмотрел теоретические моменты, связанные с различением таких понятий, как требование, желание, влечение, jouissance и так далее, уже можно перейти к следующему сюжету. К разговору о процессе психического становления субъекта. О том, как возникает субъект, и о том, как он развивается.

Лакан начинает с постулирования некоторого изначального единства матери и ребенка (рисунок 36). То есть они еще друг от друга не отделились, ребенок еще не выделился в качестве самостоятельного отдельного психического существа. Это диада мать – ребенок, и ребенок в этой диаде находится как бы в положении ничем не сдерживаемого, неограниченного jouissance. Этот jouissance связан как с функционированием собственного тела, так и с непосредственным взаимодействием с материнским Другим, с материнским объектом, с тем возбуждением, которое это взаимодействие провоцирует.

Рисунок 36. Изначальная диада[85]

Наслаждение, связанное с таким непосредственным, тесным контактом с материнским объектом, это очень опасное состояние. Это состояние, которое Лакан сравнивал с челюстями крокодила, которые в любой момент могут схлопнуться и, соответственно, поглотить, уничтожить этого самого субъекта, так и не позволив ему возникнуть. Соответственно, для того чтобы это психическое становление, рождение, обособление будущего субъекта от Другого произошло, необходимо, чтобы это наслаждение было кем-то ограничено. Должен появиться кто-то третий, кто, соответственно, положит предел этому самому наслаждению и позволит субъекту продолжить процесс своего становления. Кто-то должен избавить субъекта от удушливого внимания материнского Другого.

Логично предположить, что этим третьим оказывается как раз отец (рисунок 37). Это выводит меня на тему, связанную с тем, что Лакан называл отцовской функцией, отцовской метафорой и в целом ситуацией Эдипова комплекса. Именно это я и буду разбирать дальше.