— А на даче всё в снегу!
Почему-то подумалось мне, представляя заснеженный теремок и дым из трубы. Мы сидим с Сережей рядом у камина и держим в одной руке бокал, а другая рука в его руке и смотрим на огонь! Красота!
Я аж, зажмурилась, четко представив себе такую картину. Постояла, вздохнула и пошла к Глаше. Она готовила ужин.
— Скоро Иваныч приедет! Будем кушать! — сказала она и в глазах её сверкнули лучики счастья.
Ужинали мы втроем, в кухне. Генерал сослался на срочную работу и попросил принести ему чаю с лимоном. Сам так и не вышел.
Сегодня и завтра до вечера Глаша с Иванычем еще будут здесь, так как надо запастись продуктами и наставить меня с приготовлением еды для хозяина. А еще она хотела поговорить с уборщицей и представить меня, как новую помощницу по хозяйству. Теперь Глаша будет приезжать сюда через день, закупать продукты, готовить на два дня, печь и варить, забирать и выдавать белье и одежду, пока генерал не найдет постоянную домработницу и та научится всему в доме. Так они обговорили с генералом. То есть я остаюсь в стороне, как и прежде в роли гостьи.
У себя в комнате я все это обмозговала и решила, что так будет лучше. Если все получится и меня зачислят, то попрошу общежитие, если провалюсь, то уеду в Мценск. Все ж родня. А здесь мне уже делать нечего, да и временная прописка заканчивалась как раз на зимних каникулах.
Этой ночью я спала плохо — снились какие-то монстры, которые хотели меня изнасиловать и даже разорвать на части. Я бежала к генералу, но его не могла найти. Просыпалась в холодном поту, а потом долго лежала с открытыми глазами и смотрела на окна, которые едва светились.
За окном начинался рассвет моей новой жизни.
Глава 31
— Ураааа! Я студентка! — кричала я возле списка тех, кто сдал все экзамены и допускался на второй семестр.
Маша и Ленка с Петей, да и мои ребята из газеты — все поздравляли, обнимали, целовали. А уж, как я радовалась, скакала и подпрыгивала, просто как девчонка. Да что это я — я и есть семнадцатилетняя девчонка!
Мы помчались в столовую отмечать это событие пирожками и кексами. А потом шли гурьбой по улице с мороженным и смеялись громче всех. На нас оборачивались и даже ругали, но нам всё было нипочем — мы молоды и мы студенты! Договорились встретиться на следующий день, чтобы помочь перевезти мои вещи в общежитие. Я поговорила ещё ранее с комендантом, и показала той разрешение на вселение, подписанное самим деканом. Об этом позаботился генерал, когда я сказала ему, что буду переселяться в общагу к Маше и Лене. Там как раз освободилось место той самой москвички, которая жила с ними. Она вышла замуж и уехала с мужем лейтенантом куда-то на Дальний восток, так рассказывали девчонки. Узнав об этом, я попросила Сергея Витальевича помочь и он не отказался. Позвонил кому надо и все решилось. Я уже знала, что меня зачислят, по его просьбе, конечно, но хотелось самой себе доказать, что труды мои не прошли даром. И хотя по французскому языку я не дотянула, зато с отличием сдала все три предмета, а латинянка тАк растрогалась на мое знание её предмета, что звала переходить к ней на кафедру и заниматься латинским.
— Я помогу тебе с аспирантурой и сделаю еще одну латинистку, — говорила она, после моей блестящей сдачи экзамена, — ты не пожалеешь. Место преподавателя будет обеспечено.
Я обещала подумать, потому что еще сама не знала, кем стану и кем придется работать. Впереди четыре с половиной года учебы и всякое может случится. Вот же многое случилось за эти полгода! Столько событий, сколько не было в моей прошлой жизни за десять последних лет!
Начну по порядку. Вместо Глаши генералу привел тот же Иваныч женщину, слегка за сорок, его соседку по дому в Химках. Она осталась одна — вдова и погорелица. Дом сжег пьяный муж и сам в нем погиб, курив в постели. Теперь она жила из милости у соседей и искала нормальную работу. Детей не имела, профессии тоже. Убирала магазин тем и жила, что получала скромную зарплату да остатки магазинной дележки.
Как-то её заметила там Глаша и, расспросив соседей, предложила Иванычу показать ту генералу. Если одобрит, то будет ему преданный человек за приют и заботу, как и она когда-то. Тот и показал. Генерал, доверяя своему ординарцу и другу, согласился и эта женщина, Людмила, Люся, как назвалась она мне, поселилась в комнате Глаши. Мне уже тогда она показалась странной, забитой что ли или же хитрой, не то что Глафира. Поначалу дичилась, пыталась льстить и угождала даже мне. Генерал кривился, но молчал, я же не имела своего слова и тоже молчала. В конце концов, ему с ней жить.
Наши с генералом отношения переросли в холодно-вежливые. Мы ужинали вдвоем, иногда занимались языком у него в кабинете, когда я просила, особенно французским, который был у меня вторым языком. Я рассказывала ему о своей учебе, если тот спрашивал, и он приглашал слушать музыку, если я была согласна составить ему компанию. Тогда он много курил и молчал. Благодарил в конце, целуя пальцы и всё. Мне было страшно тяжело в его присутствии, и я искала предлог, чтобы не оставаться вместе.
Первое время Глаша спрашивала о наших отношениях, но я закусывала губу и отворачивалась.
— Зря ты так! — вздыхала она. — Ему одиноко сейчас, и ты ему очень нужна.