— Никаких «но»…
— Есть какие‑нибудь новости? — спросил он Китсона.
— Пока никаких. Гардинг как в воду канул, — ответил Китсон. — Право, не знаю…
Но ему не пришлось договорить. Раздался стук в дверь. На пороге показался лакей, доложивший:
— Какой‑то человек хочет…
Но лакей не договорил: стоявший за его спиной человек, весь в пыли, отодвинул его в сторону и вошел в комнату.
— Я Мильсом, — сказал он. — И я являюсь свидетелем по делу Гардинга.
28
— Я Мильсом, — повторил вошедший. Одежда его была изодрана, лицо грязно и потно. Он добрался до стула и без сил упал на него.
— Где Гардинг? — спросил Белл.
Мильсом покачал головой.
— Вот уже два часа, как мы расстались, — сказал он.
— Значит, он в Лондоне! — воскликнул Белл.
— Да. Но вы не найдете его. Представьте себе, мы беседовали на тему о патриотизме, это был чисто философский спор — и вот!
Он поднял правую руку, и Олива в ужасе зажмурила глаза. Ей стало дурно.
— Указательный палец отстрелен, — сказал Мильсом. — Он первый нажал курок. А теперь дайте мне что‑нибудь выпить.
Мильсом жадно выпил вина.
— Вы лишили его возможности посылать телеграммы, но он разошлет своих гонцов, — продолжал Мильсом.
— Значит, пока что он не пользовался телеграфом? — быстро спросил Белл. — Мильсом, это означает для вас свободу. Перед вами путь к свободе и благополучию, откройте нам правду, и если вы нам поможете обезвредить это исчадие ада, то не будет на свете награды, которой вы бы не были достойны.
Мильсом закрыл глаза.