– Мне так жаль, – вздохнула она. – Люди должны воздвигать статуи тебе, а не…
– Я слышал, Ксантиппу статую поставили! – сказал он, усмехнувшись. – Мне следовало догадаться, что просто так они меня не отпустят. В мгновения гениальности я совершил слишком много ошибок.
Он усмехнулся про себя, но глаза остались серьезными. Дети уже проходили, мимо, нагрузившись любимыми вещами. Он моргнул и вытер ладонью глаза.
– Идите сюда, мои малыши, мои щенки! Я не смогу уйти, пока не буду уверен, что вы все в безопасности. Хочу увидеть вас на дороге в Аргос, вооруженных, как гоплиты!
Он повернулся к жене, поцеловал ее в лоб и добавил, понизив голос:
– Прежде чем отправлюсь просить персидского царя о милости и прощении.
– Но если Ксеркс убьет тебя? – спросила она.
Фемистокл развел руками:
– Тогда ты снова выйдешь замуж.
Она хлопнула его по груди – не потому, что рассердилась, а потому, что любила и переживала за него.
Фемистокл нашел место на торговом корабле, направлявшемся из Аргосского залива на юг. Это было неуклюжее, валкое судно с одним-единственным большим парусом, столь же не похожее на знакомые ему военные корабли, как молот не похож на кинжал. Но оно могло вмещать большой груз и выдерживать шторм лучше, чем любая триера. Фемистокл спал под палубой вместе с командой и тысячей глиняных амфор с маслом и вином. В глубоком трюме копошились крысы, воздух был пропитан сыростью, но, по крайней мере, здесь была защита от морских брызг и ветра. Если кто-то из команды или капитан и узнал его, они ничего не сказали. С собой он взял лишь только меч, мешочек с серебром и вторую пару сандалий.
Фемистокл никогда раньше не выходил в море с Пелопоннеса. Он опасался, что их остановит и обыщет какой-нибудь афинский военный корабль. Если бы кто-то приказал капитану спустить парус, он подчинился бы беспрекословно. Ничто не могло обогнать триеру в спокойном море. Фемистокл был осторожен и умышленно выбрал судно, идущее на восток. Он хотел держаться как можно дальше от афинских вод. Но когда ветер посвежел и сменился на южный, капитан свернул с первоначального курса. Теперь он крался вдоль греческого побережья, постоянно держа землю в поле зрения, как будто глубина внушала ему страх. Каждый день он проводил немало времени в маленьком святилище на палубе, где молился Посейдону. Фемистокл на этот счет никак не высказывался. Аргос держался в стороне во время войны и никого не поддерживал. Очевидное богатство и спокойная жизнь города были неприятны Фемистоклу. Аргос спасся благодаря усилиям Афин и Спарты, но сам ничем не пожертвовал.
Когда корабль развернулся, Фемистокл посмотрел на кормчего. Двое из команды поправляли тяжелый сосновый рей, который удерживал парус. К нарастающему ужасу Фемистокла, капитан явно направлялся в Пирей, к югу от Афин. Его как будто схватила ледяная рука. Вот как боги вмешиваются в людские жизни. Он не знал, как протестовать, чтобы не вызвать подозрений у капитана, который мог запросто высадить его на берег.
Фемистокл сам восстановил этот порт! Тысячи рабов и свободных людей, трудившихся под его руководством, углубили бухту и построили новые причалы, готовые принять военный флот. После Саламина Пирей стал жизненно важным центром торговли для тысячи небольших городов и поселков на островах по всему Эгейскому морю. Даже когда корабль приблизился и грозовые тучи заволокли небо у него за спиной, Фемистокл поймал себя на том, что с гордостью наблюдает за оживленными толпами на набережных, которые он помогал создавать. Сейчас там переоборудовали три большие триеры, и деревянные поверхности блестели от свежего масла. К сожалению, это было также единственное место в мире, где Фемистокла узнали бы мгновенно и назвали настоящим именем – которое он не сказал капитану торгового судна.
Держась за живот, он со стоном пересек палубу и спустился в трюм. Моряки боялись чумы так же сильно, как и все остальные, и вскоре капитан, получив сообщение о внезапной болезни пассажира, спустился посмотреть на беднягу своими глазами. Фемистокл знал, что идет по тонкой грани. Если обнаружатся признаки лихорадки, капитан выгонит его на тот самый причал, где ему никак нельзя появляться. Он протянул сухую, но горячую руку. Капитан пожал ее настороженно, но не отшатнулся в ужасе.
– Мне сказали, ты заболел.
– Старая рана, – ответил Фемистокл. – Я дрался при Марафоне, в фаланге. Получил копьем в живот… – Он тряхнул головой, как будто воспоминание до сих пор причиняло боль. – Временами беспокоит так, что не могу есть. Это пройдет. За меня не волнуйся – выживу. И до ионического побережья, раз уж заплатил, обязательно доберусь.
Капитан даже слегка смутился в ответ на колкость.
– Мне придется попросить у тебя больше, если мы задержимся в порту. Пройдет шторм мимо или нет, кормить тебя все равно надо, и выносить ведро тоже. Серебряная монета в день – таким был уговор.
Фемистоклу хотелось задушить этого вымогателя. Единственный корабль из Аргосского залива, маршрут которого не предусматривал заход в Афины, в этот самый момент пришвартовался в порту Пирея – и этот наглец требовал у него еще денег. Конечно, ни один афинянин не опустился бы до такого бесстыдства. Однако его позиция была даже слабее, чем представлял себе капитан. Они могли бы потребовать все до последнего обола и обе запасные сандалии – и ему все равно пришлось бы заплатить.