Прежде чем выйти следом за Аристидом, он оглянулся и изрек:

– Человек должен ходить, чтобы думать. Эти комнаты слишком тесны. Какой-то дурак-архитектор заявил, что сможет сделать двадцать комнат там, где раньше была дюжина. А во что это все обошлось! Никогда не видел таких сумм.

Он замолчал в коридоре, который вел к агоре. Скифский военачальник, дородный мужчина с седой прядью в бороде, встал так, чтобы никто не мог пройти, если он не отступит в сторону. Вид у него был виноватый, но с места он не сдвинулся.

– У меня нет никаких приказов относительно тебя, архонт Аристид, – сказал он.

– У тебя также нет приказов относительно моего друга, – мягко ответил Аристид. – А если и есть, то ни один из них не является законным. Отойди, пожалуйста.

Скиф еще колебался, жестикулируя так, словно пытался оценить весомость противоположных указаний. Аристид шагнул вперед, вынуждая его принять решение. Скиф едва успел отступить в сторону, прижавшись спиной к стене. Фемистокл чувствовал его огорчение и недовольство, а вот Аристид, казалось, ничего не заметил. Они вышли в прохладный вечер, и Фемистокл глубоко вздохнул, испытав облегчение оттого, что снова оказался на свободе.

– Ты это видел? – требовательно спросил он. – Если я не могу ходить, куда мне заблагорассудится, то разве я не пленник?

– Со мной поступили так же, – сказал Аристид. – Он исполнитель и делает то, что приказал ему какой-то эпистат. Пока не завершатся судебные разбирательства и расследования, он не хочет нести ответственность за твое исчезновение. Представляю, как уже завтра утром толпа сдерет с него шкуру живьем, если ты не поднимешься на Пникс.

Фемистокл кивнул, соглашаясь с доводом.

– Им бы следовало отнестись ко мне с бо́льшим уважением. Кто бы спас этих неблагодарных, если бы не я?

Аристид вздохнул, и Фемистокл остановил его, положив руку на грудь:

– Что? Почему это так трудно принять? Они же славили Ксантиппа! Разве я не убедил их построить флот, которым он командовал? Ты настаивал на том, чтобы раздать серебро народу. Если бы они проголосовали за это, здесь правила бы сейчас Персия, а от нас бы и духу не осталось. Только за одно это…

– Это было давным-давно, – напомнил Аристид. – У нашего народа короткая память. Но с тех пор они пережили войну – переезд на Саламин, сожжение города и потерю всего, что у них было, утрату близких…

Фемистокл раздраженно махнул рукой и пошел дальше, с наслаждением вдыхая холодный ночной воздух.

– Война, которую мы не смогли бы выиграть без меня! Говорю тебе, Аристид, им бы лучше вспомнить об этом завтра. Я расскажу всю правду, когда они будут задавать мне вопросы, эти ничтожества с поджатыми губами и колючими глазками. Я расскажу им, что сделал, и объясню, почему они должны быть мне благодарны. Им бы следовало посылать к моей двери своих самых красивых дочерей, а не приставлять скифов, которые смотрят на меня осуждающе, когда я всего лишь прошу чашу вина!

– Успокойся, Фемистокл, – сказал Аристид.

Они шли в молчании. Ночью агора была огромной и открытой без убранных с наступлением темноты навесов и уличных прилавков. Часть неба занимал Акрополь, окруженный россыпью звезд. Все выглядело мирно. Кое-где храпели пьяницы и нищие, но они обычно избегали насилия и в любом случае не стали бы связываться с двоими мужчинами.

– У меня завтра будут другие заботы, – сказал наконец Аристид.

Фемистокл повернулся к нему. В лунном свете он выглядел донельзя усталым. За всей его внешней бравадой явно ощущалось беспокойство.

– Что ты слышал? – спросил он.