Это поражение, как, впрочем, и всякое поражение вообще, объясняет победу. К оправданию невиновных в уголовщине Ленин шел через обвинение виновных в фальсификации. Иначе не объяснить ни «признательного» лепета Николки, ни внушенных урядником наветов Борисова. Правосудие начинает сыщик, продолжает следователь. Обвиняя и сыщика, и следователя, и Рандулина, и Зацепина, Ленин обвинял первый этаж правосудия перед вторым - перед элитой присяжных и коронных.
Больше. Он обвинял полицейщину как явление.
Читая материалы этого дела, вы обязательно услышите молодой, страстный, слегка грассирующий ленинский голос и за вещами обыденно-судейскими: об уликах, о просительном пункте Добошинского, о жестоком законе Николая I, что пришелся впору Николке (с семи лет отвечали по нему россияне-несмышленыши) - перед вами неизбежно встанет ясное и грозное обобщение, и если позже вы прочтете у Владимира Ильича: «Тяжелая полицейская лапа становится во сто раз тяжелее для миллионов народа, потерявшего всякие средства к жизни»67, - вы скажете - вот оно. Это я слышал!
Статейка «Опытный рецидивист» дважды попадала мне на глаза, и оба раза я пропустил ее: опытных рецидивистов в делах, что вел Ленин, не бывало. На этот раз я шел по оборышам, чтение было легким, без карандаша, без памятной тетради, и вот из-под серого буквенного буса ударило: Ульянов.
«Обвинял товарищ прокурора г. Прохоров… защищал пом. присяжного поверенного г. Ульянов».
На полосе «Самарской газеты» - Ленин68. Его одиннадцатая защита на Волге. Защита уголовника, рецидивиста? Нет. За его щитом отставной рядовой Красноселов, ложно пригвожденный к позору, невинно забитый в колодки «татствующего смерда», вор по бумагам, кузнец-труженик по месту в жизни.
Мой сосед по столу, отрешенно листавший комплекты «Бегемотов» и «Смехачей», бросает в мою сторону быстрый взгляд и, улыбнувшись, поднимается со стула.
- Что-нибудь приплыло?
- Да вот. - Под словом «Ульянов» замирает палец.
- П-па! Это очень серьезно. - Сосед бережно придвигает к себе газету. - Постойте, постойте… Жил по милости бога у содержателя съестной лавки. Появились деньги, нежданно и ниоткуда… В деньгах не признался… Полицейский служитель пригласил… Обыск? Хм… В сапоге Красноселова за чулком найден кредитный билет сторублевого достоинства… Простите, оно так и закончилось, это дело, - два года и девять месяцев?
- Не так, к счастью. Была кассация. Был указ Правительствующего сената, отменявший самарское решение. Новый суд. Новое слово Ленина и - победа: кузнец чист и светел, оставляет острожную тюрьму, с кредитным билетом в том же сапоге, за тем же чулком.
- Даже так? Кто ж тогда в сенате принял сторону адвоката без имени и посрамил полицию? Кони? Очевидно, я говорю наивные вещи, но для такого поворота необходим Кони…
Кони…
Он действительно был тогда в сенате - исполнял обязанности обер-прокурора, - возможно, читал жалобу Ленина и даже готовил по ней заключение. Случайно высказанная догадка кажется близкой к истине. В тот же вечер просматриваю старые записи, своды российских законов, книжки комментариев и разъяснений. Нет! Жалоба победила без именитых помощников.
Существует понятие о неотвратимой обязывающей последовательности. Вот перед ее-то диктатом и ставит безвестный адвокат из Самары высший суд России. Жалоба в Правительствующий сенат заряжена зарядами… самого же Правительствующего сената, извлечениями из его же решений, которыми прошлые судьбы решились точь-в-точь такими же, как того требует Ленин для Красноселова.
На протяжении десятилетий сенат журил и шпынял суды казанские и рязанские за неразумность отказов в вызове свидетелей из-за несущественности их возможных показаний, справедливо замечая, что нельзя заключить, каковы показания, если этих показаний еще не было. Журил и шпынял…
Так скажите то же самое Самаре, требовал Ленин, отмените ее отказ Красноселову в вызове свидетелей, свидетели знают, что кредитный билет осужденный заработал честно. Не украл, а заработал.
Как быть сенату?
Попробуем встать на минуту на его место, взглянуть на дело с его колокольни. Вот - обвиняемый… Ведь наш кузнец прежде судился. «Опытный рецидивист». Пусть его первое дело - пустышка, ломаный грош или вот такая же гнусная подделка, как и второе, но для прокурора, для чиновника - отягчающий положение факт. Да и «улика»: украл когда-то - значит, украл и сейчас. Кражу билета подтверждают в суде двое городовых, начальник острога, ключник арестантского помещения. Свидетели - хоть куда.
Но сенат… отступает, сенат соглашается с доводами Ульянова, хотя и решает дело без него, а заключающий прокурор имеет возможность оговаривать Красноселова, как только хочет, не боясь получить сдачи от защитника.