Профессор мало-помалу увлекся, идея мумификации представлялась ему универсально-благодетельной не только для церквей Кижского музея древнего деревянного зодчества, но и в глобальном масштабе.
— Наши препараты — широкого спектра действия... Помните «дерево бедных» в Ясной Поляне? Его разбило молнией, это — уродливое дерево. Софья Андреевна хотела посадить вместо него другое, красивое дерево. Но уродливое дерево продолжало жить, расти. Теперь оно усохло и могло пропасть... Наша лаборатория мумифицировала «дерево бедных»... Мы спасли сосну Леннрота в Калевале... Если бы в свое время законсервировать шатровую ель Пушкина в Михайловском, она бы не погибла. Под угрозой дубы Кити в Ясной Поляне, липы в аллее Керн... Нужно принимать экстренные меры к спасению деревянных реликтов на севере: Архангельск, Вологда, Новгород, Псков, Ярославль, Кострома... Разрушение исторических ценностей —это наша оплошность. Хронические процессы распада можно остановить благодаря современному уровню науки. Предпринятые нами исследования и уже начатые работы дают полную уверенность в том, что музей Кижи будет спасен.
На этой оптимистической, даже патетической ноте профессор закончил лекцию. Пригласил желающих пожаловать на полигон, удостовериться в услышанном. Одни пошли за профессором, другие потекли к Преображенскому собору, к Покровской церкви — насытить зрение их красотою, пока еще живою и смертной, как все на этой земле.
Колокольчики и ромашки
Уха началась ни с чего — с ерша. Закинули удочку, ерш поймался и подал мысль об ухе. Я не видал, как он поймался, гулял по прибрежным увалам. Такие ромашки росли на увалах, такие колокольчики!
Вошел в деревню, пустую, уснувшую, в закатном свете прочел объявление на столбе: «Продажа и покупка рыбы с рук равняется преступлению». Рыба здесь не продается, не покупается. Здесь надо рыбу ловить...
Берег сделался выше, суше, жестче; прошитый, оплетенный корнями сосен и елей, отвесно обрывался в озеро. Оконные стекла в избах потаенно блестели эмалевым, черным глянцем. Люди уснули, и воды уснули — засветло.
Я посидел над уснувшими водами, на мостках, и снова пошел — никуда, ни за чем. Куда идти-то? Разве к себе самому — погулять и прийти в себя после плавания на пароходе. Поднялся на увал, спустился в луговину. Нарвал ромашек и колокольчиков.
Озеро для чего-то, в который уж раз, вдавалось в сушу, обозначило заводь-губу. Ни единое судно за тысячу лет не отстоялось от ветра в этой губе. Губа, как серьга, с водяным, драгоценным блеском врезана в ромашковые луга. Зачарованная деревня загляделась на себя в лоно вод, уснула. Чуть займется заря, зардеют ее незрячие черные окна, и в каждой избе затопят русскую печь.
Далеко видно. Белая ночь. Если бы долго идти, до утра, то утро бы началось вон там, на зеленом мысу, вон в той деревеньке...
Вернулся к причалу с пустыми руками (не считая ромашек и колокольчиков), но чувствовал себя так, словно принес корзину грибов или щуку. Думал, что донесу мою ношу, не видимую никому, до каюты и лягу с нею в постель, и мне приснятся ромашки и колокольчики...
У причала варилась уха. С ерша началась и вбирала в себя приношенья: хариусов, сигов. В уху заплыли и судаки, откуда — неважно. Уха варилась у самой воды, у края богатого рыбой озера, в ведре, на костре, в десятке метров от белого парохода.
Двое варили уху, другие стояли, как стража, вокруг. Вскрикивали чайки, иногда вскрикивали от полноты чувств уховары.
Говорил капитан, все слушали капитана. Разговор шел о рыбе, о рыбных блюдах. Капитан утверждал, что самое вкусное в рыбе — пузырь. «Если изжарить его с луком и маслом, это просто прелесть». Кое-кто сомневался насчет пузыря: пузырь — ничто, внутри его пусто. Капитан стоял на своем: «Самый вкус — в пузыре, в оболочке».
Варилась уха, разговор то и дело касался ухи.
— Когда уху варишь, — учил капитан, — надо рыбу взять за плавник. Или за хвост. Плавник оторвется — значит, уха готова.
Взяли рыбу за плавник. Он оторвался. Все шагнули ближе к ухе.
— Нужно вылить в уху сто граммов водки, — сказал капитан. — Сто граммов на ведро. Это придает ухе особенный привкус.
Вылили водку в уху.
Принесли с парохода тарелки и ложки. Выловили рыбу из ведра, вывалили на блюдо. Нарезали репчатого луку. Уху сварили с луком, и еще каждый брал пястку мелко резанного луку и сыпал в уху.