Радуясь торжеству демократии над деспотизмом, нельзя не признать, что современная западная демократия тоже опасно больна. Она дозволяет однополые браки — грубейшее нарушение законов природы. Она насаждает демократию у народов, которые к ней ещё не готовы, что приводит к хаосу и междоусобицам, она не может обеспечить безопасность своих граждан, дозволяет вторжение в Европу миллионов беженцев, среди которых немало молодых агрессивных дармоедов. Она совершенно беспомощна. Кто спасёт? Бог? А может, и мы поможем? Вот только сможем ли? Вспоминаются горькие слова Солженицына: «
А как нас ослабила ещё одна, четвёртая беда — распад страны, когда от России отделились даже её кровные братья — Украина и Белоруссия, с которыми вместе пережили страшную войну и победили! И всё-таки я уверен, что русский народ не исчерпал себя.
Вспомним. Все наши столкновения — с татарами, с турками, со шведами, с французами, с немцами проходили по одной схеме: сначала тяжёлые поражения, потом — победа. Надеюсь, что современные войны — и горячие, и холодные — закончатся всеобщим примирением. Да вот и наша тяжёлая жизнь, жизнь послевоенного поколения, была всё-таки полегче, чем жизнь предшествующих поколений. А жизнь наших детей, внуков и правнуков будет, надеюсь, легче нашей. Верю: справятся, вытащат страну из трясины. Но прав Корней Чуковский:
Моя семья
Пора сказать о моей семейной жизни.
Вспоминается одна сцена. Давно-давно это было, а как будто вчера! В студенческие каникулы, в деревне деда, устав от деревенской бражки, песен, плясок, мы с мамой идём за водой на «ключик», на окраину деревни. Месяц светит, отражается в холодной воде, звонко падающей в цинковое ведро. Звёзды, запах душистых трав, где-то далёкие песни, гармошка. Есенинские стихи вспоминались:
Грустные стихи, но — странно! — от них как-то ещё светлее становилось на душе. Я — студент, вся жизнь впереди, и
И вот — прожита жизнь, и оказалось, что не всё так просто…
Ни в Перми, ни в Москве я не был обойдён вниманием прекрасного пола. Одна моя сокурсница говорила: «
или:
или:
В Перми соотношение полов в нашей студенческой группе было такое: девок — 24, парней — 2. В Москве оно не сильно изменилось.
Говорят, что брак — главное событие в жизни человека. Впрочем, народная мудрость относится к этому событию настороженно:
У меня этих «главных событий» было два.
В 1956-м году я, 24-летний, женился на аспирантке Института русского языка Наталье Георгиевне Михайло́вской. Её мать — преподаватель латинского языка в Московском пединституте Гита Абрамовна Сонкина. Отец — Георгий Михайловский, видный военный. В семейном архиве сохранилась фотография, где он стоит, обнявшись с маршалом Ворошиловым. В семье хранится его орден Красного знамени и наградной лист, где значилось, что он выскакал впереди своего полка, срубил пятерых поляков, но сам был ранен. В 1931-м ездил в составе какой-то военной миссии за границу. Получил там телеграмму: «
Жена Наташа — умная женщина, обожающая русскую литературу. Читали с ней стихи Гумилёва, Белого, Пастернака, Волошина, которых замалчивало советское литературоведение или упоминало вскользь, «сквозь зубы». Так, если творчеству Н. Помяловского и Ф. Решетникова было отведено в программе Пермского университета несколько лекций, то Блок удостоился одной (да и тут ограничились произведениями, оправдывающими революцию, — поэма «Двенадцать» и стихотворение «Скифы»). С какой жадностью большевики растащили на лозунги строчки поэмы «Двенадцать»:
И не знали мы, студенты, что Блок вскоре ужаснулся беспощадно-кровавой «героике» Октябрьской революции, и в стихотворении «Пушкинскому дому» признавался: «
Сорокалетний Блок умер в 1921 г. в состоянии глубокого творческого кризиса и депрессии. Кто-то сказал: «
Первенство Блока поэтами начала ХХ в. признавалось безоговорочно: «Он был для них как Бах для Тарковского: „