Я полюбил его неистово еще в школьные предвоенные годы. Низкорослый желтенький домик на Таганской площади (филиал Малого театра — теперь театр на Таганке). Спектакль «Без вины виноватые». И горло стиснулось в ниточку, и слезы, слезы… У меня так же было, как у Незнамова, — ни матери, ни отца. Я еще раз прорвался на этот спектакль, и снова — слезы, и в третий раз — опять… Потом выяснилось, что есть МХАТ! «У врат царства» Ибсена, где заглавную роль играл Качалов! «Дни Турбиных»… Уже и Хмелева мы не увидим.

Тошно было видеть спектакли о войне. К примеру, это: стук каблуков, кирзовых сапог по деревянным доскам сцены. А где — глина, снег, болота?..

Когда кончилась бесконечная война, я получеловеком вернулся «в гражданку». Двадцатый век перевалил на вторую свою половину. А театр? Впервые после войны я ринулся в театр. Блистающие ярусы, очень хорошие артисты… а театра на сцене нет! Он был убит войной. Долгие годы он пытался ожить. Это сразу же пресекалось начальством. Олег Ефремов говорил мне: «Если меня посадят, ты будешь носить мне передачи, если тебя посадят, я буду носить тебе передачи».

Но далее начались отдельные взрывы: театр Товстоногова, театр Любимова на Таганке, театр Эфроса. А теперь — это всем знакомо — Марк Захаров, Олег Янковский, Александр Абдулов — любимые мои. А в зале — «новые русские» с сотовыми телефонами.

Появились театрики и в подвалах — ростки двадцать первого века. Печальные или нет? Не известно.