Основным источником химически загрязненных сточных вод была первая стадия процесса, где в качестве катализатора использовался водный раствор серной кислоты. В начале 1970-х годов на Куйбышевском заводе синтетического каучука предприняли несколько попыток направить водный раствор серной кислоты обратно в процесс, то есть в рецикл. Однако попытки внедрить рецикловую технологию с использованием серной кислоты — сильного смолообразующего агента, к сожалению, всегда заканчивались забивками оборудования, хотя и проводились под руководством двух талантливых специалистов — главного инженера завода И. М. Белгородского и начальника цеха Э. А. Тульчинского.
В то время лабораторией, курировавшей первую стадию процесса синтеза изопрена, руководил Сергей Кириллович Огородников — когда-то любимый ученик М. С. Немцова. Это была очень колоритная и неординарная личность. Внешне он походил на актера Генри Фонду, сыгравшего в американской версии «Войны и мира» Пьера Безухова. Поговаривали, что Сергей Бондарчук предлагал Огородникову ту же роль в советской экранизации романа. Душа любой компании, человек с прекрасным чувством юмора, лишенный «лестничного» остроумия, по всей вероятности, неплохой педагог — под его руководством защитились, наверное, более десяти аспирантов. Потомственный дворянин, профессор в пятом поколении.
Останься Сергей Кириллович после окончания университета работать на кафедре, он достаточно быстро защитил бы кандидатскую и докторскую диссертации, стал профессором, на чьих лекциях присутствовал бы весь курс, так как он был прекрасным и глубоко эрудированным рассказчиком. Причем, мне кажется, он любил преподавательскую работу: мне случайно довелось наблюдать, как тщательно и не торопясь он помогал аспиранту шлифовать диссертацию, рассматривая вопросы, которые с большой вероятностью прозвучали бы на защите. Можно было только позавидовать — конечно, белой завистью — этому соискателю ученой степени. Ведь в отраслевом институте для научных руководителей диссертация ученика — обычно что-то уже сделанное и поэтому малоинтересное, а лидер научного коллектива должен быть всегда нацелен на новое, иначе — застой.
Но жизнь распорядилась иначе: Сергея Кирилловича распределили во ВНИИНефтехим, где, чтобы иметь имя и заслуженно занимать высокую должность, требовалось не только предлагать, но и реализовывать что-то новое. У Сергея Кирилловича в этой области не было особых успехов, да и, похоже, он не горел желанием трудиться в непростых производственных условиях.
В семидесятых проблема сброса стоков в Волгу стала очень актуальной: ежегодно в великую русскую реку с двух заводов в Тольятти и Волжском сбрасывали около миллиона двухсот тысяч тонн грязных сточных вод.
Для уменьшения их объема Сергей Кириллович предложил увеличить концентрацию формальдегида в сырье. Заводчане отвергли это предложение из-за возможных забивок оборудования при малейшем нарушении параметров процесса, которые часто случаются в производственных условиях. Я присутствовал на совещании по изопрену, которое ежегодно проводило наше министерство. Конечно, там был поставлен вопрос об уменьшении сброса сточных вод. С присущим ему артистизмом Сергей Кириллович сделал блестящий доклад на данную тему. Вывод был один: нужно срочно внедрять предлагаемую им технологию. Когда докладчику возмущенно напомнили, что оборудование может забиться твердым формальдегидом при незначительных колебаниях температуры, Сергей Кириллович, мило улыбаясь, ответил, что разрабатывает процессы для отечественной промышленности, которая умеет выдерживать заданные разработчиком режимы. Мол, не надо клеветать на наших производственников. Было очевидно, да Сергей Кириллович и сам это прекрасно понимал, что никто и никогда не станет внедрять его предложения, однако он тут оказался ни при чем. Ведь он разработал прекрасную технологию, а в том, что заводские ретрограды не хотят ее внедрять, его вины не было и быть не могло. В те годы к научным работникам не выдвигались, как сейчас, жесткие требования создавать то, что впоследствии непременно внедрят на производстве. Можно было вполне комфортно существовать, занимаясь исследованиями, не имеющими практической ценности.
В 1973 году в институте взорвалась бомба. Арон Лейбович Шапиро, заведующий лабораторией № 2, в своем годовом отчете о деятельности коллектива в разделе «разное» заявил, что его команда создала технологию для первой стадии процесса синтеза изопрена с рециклом загрязненных сточных вод — без сброса солей и органических соединений в Волгу, с использованием в качестве катализатора щавелевой кислоты (вместо серной). Как для Сергея Кирилловича Огородникова, так и для дирекции это стало неприятным сюрпризом. Вторая лаборатория никогда не занималась изопреновой тематикой. Областью научных интересов этого подразделения были процессы гидрирования и другая тематика, то есть имел место факт вторжения на чужую научную территорию. По тогдашним меркам, моветон. Когда доклад был закончен, я услышал, как за моей спиной один из завлабов сказал: «Кто бы мог подумать, что Арон — научный гангстер!» Наверное, так думали многие руководители лабораторий, потому что боялись конкуренции. А где гарантия, что завтра не появится еще один Арон (так многие за глаза звали Шапиро), не займется их тематикой и не сделает за год больше, чем выполнено их лабораторией за десять лет? Так ведь можно и место потерять!
Для большинства сотрудников было бы понятнее, если бы Арон Лейбович напросился на прием к Сергею Кирилловичу — все-таки Огородников возглавлял отделение, ему подчинялись все научно-исследовательские лаборатории института — и предложил заключить договор о творческом сотрудничестве, после чего они публично объявили бы новую идею общей и оформили несколько совместных авторских свидетельств, по-современному — патентов.
После такого предложения Сергей Кириллович, как интеллигентный человек и истинный дворянин, достал бы из сейфа (в те времена наличие спиртного на работе было чревато крупными неприятностями, поэтому обычно его хранили в сейфе вместе с документацией «для служебного пользования») бутылку самого лучшего по тем временам армянского коньяка, обязательно с кусочком лимона, обсыпанного сахарной пудрой, — ведь именно так любил выпивать и закусывать последний российский император, — и предложил бы выпить за успехи самой передовой науки в мире, то есть советской. А потом Арон Лейбович с сотрудниками должен был бы отправиться на завод, чтобы доказать преимущества совместного процесса Огородникова — Шапиро. При этом Сергей Кириллович в любом случае остался бы в выигрыше. Удалось внедрить процесс — значит, они с Ароном Лейбовичем создали хорошую технологию, не пошел процесс — известно, кто выступил с идеей, свидетелей — полный зал ученого совета.
Я не сомневаюсь, что если бы процесс предлагался как совместная работа двух лабораторий, то дирекция оказала бы разработчикам всяческое содействие: сотрудниками, анализами, оборудованием. И любой, даже самый маленький успех отождествлялся бы с большой победой, а при неудаче сказали бы: «Ну и что? Омлета без разбитых яиц не бывает, найдем причины неудачи, скорректируем режим и двинемся дальше, к сияющим вершинам победы».
После удачного внедрения нового процесса весь административный ресурс дирекции института был бы направлен на получение за эту работу Госпремии СССР. При таком раскладе попали бы Арон Лейбович Шапиро и кто-нибудь из его команды в соавторы премии или нет — вопрос, но сейчас речь о другом.
Человек очень осмотрительный, Арон Лейбович каждое свое действие просчитывал на много шагов вперед — любой гроссмейстер позавидовал бы. Он наверняка понимал, что будет, если не заявить, что рецикловая технология — совместная разработка лабораторий Огородникова и Шапиро.
Я уверен — Арон Лейбович знал, что, если он декларирует принадлежность нового процесса только его лаборатории, возникнет справедливый вопрос: чем шесть лет занимался Сергей Кириллович? А это уже чревато ликвидацией подразделения. Поэтому война пойдет не ради славы, а ради жизни на земле.
Конечно, если бы в 1973-м институтом руководил легендарный директор Иван Романович Осадченко, для которого важнее всего были интересы дела, то ситуация развивалась бы так, как и полагается в таких случаях: вся административная и научная мощь института была бы направлена на успешное внедрение нового процесса.
Но мудрейший и порядочнейший Иван Романович, к счастью для него и глубочайшему сожалению практически всего института, ушел на пенсию примерно за год до этого. В дирекцию пришли люди, для которых дружба с Сергеем Кирилловичем и незыблемость заведенного крепостного порядка значили гораздо больше, чем сотни тысяч тонн грязных сточных вод, ежегодно сбрасываемых в Волгу.
Шапиро не отличался склонностью к конфликтам, но принципиальность, честь и совесть для него были так же естественны, как дыхание. Он предложил коммерциализировать новую технологию руководству Куйбышевского завода синтетического каучука — директору Николаю Вартановичу Абрамову и главному инженеру Израилю Марковичу Белгородскому. И обратился по адресу, о чем я расскажу ниже. Его предложение с радостью приняли.
В итоге началась война, в которой Арону Лейбовичу, его ближайшему помощнику и другу В. Ю. Ганкину — талантливому ученому, ставшему профессором в тридцать шесть лет (по тем временам в отраслевой науке большая редкость), а также коллективу лаборатории пришлось биться на два фронта. Битва продолжалась с 1973 по 1978 год — пять лет. Это огромный срок. Первый, и главный фронт — огромное количество труднейших задач, возникающих при реализации новой технологии. Ведь первая стадия получения изопрена — один из самых сложных процессов мировой нефтехимии. Кроме того, внедряя на производстве изобретения, нужно постоянно присутствовать на заводе, иначе все неудачи спишут на новую технологию. Поэтому жить вне дома приходилось месяцами, а в те годы в провинции быт был достаточно неустроенным: ни хорошей гостиницы, ни поесть по-человечески.
В такой ситуации очень важно, вернувшись в институт после месячного пребывания на заводе, встретить доброе отношение руководства. Ну, если не доброе, то хотя бы нейтральное. Я знаю по себе, как тяжело, когда из доклада о результатах командировки руководство выхватывает любые неудачи и раздувает их до вселенских масштабов, а достижения остаются незамеченными.
Для Шапиро и его сотрудников борьба с руководством родного института началась еще во время подготовки внедрения на заводе. Каждая рядовая неудача преподносилась на ученом совете и даже в министерстве с такой неподдельной радостью, что было стыдно за людей, которые по должности обязаны радеть за дело, а не тешить личные амбиции.
Я до сих пор вспоминаю, как на одном из ученых советов после доклада Арона Лейбовича Шапиро о результатах пробега несколько выступающих начали смаковать несуществующие недостатки рецикловой технологии, хотя сами за всю карьеру не внедрили ни-че-го. Как все это выдержал Арон Лейбович, как он мог вежливо отвечать на незаслуженные, порой хамские придирки, для меня тогда было загадкой. Забыл я, что сказал Онегин Татьяне: «Учитесь властвовать собой».