Мои отношения с Баталиным катились в направлении вполне ожидаемого крупного скандала. Во времена Советского Союза в каждом подразделении была абсолютно бесправная должность — профорг. Был профорг и в нашей лаборатории. Его выбирали на год на общем собрании коллектива лаборатории, чтобы он защищал интересы трудящихся перед администрацией. На самом деле никто никого не защищал. Обычно на эту должность по предложению завлаба выбирался абсолютно покорный человек, который по существующим тогда правилам должен был подписывать малозначимые бумаги типа социалистических обязательств коллектива лаборатории к очередному празднику Великого Октября.
В большинстве случаев на таких должностях находились люди, не обремененные серьезной работой. Их главная обязанность заключалась в безоговорочном выполнении воли начальника.
В сентябре 1982 года мы с Баталиным должны были ехать в командировки по разным городам — как мне казалось, к нашей обоюдной радости. Неожиданно выяснилось, что в отсутствие шефа по графику, спущенному профкомом института, у нас в лаборатории должно пройти отчетно-перевыборное профсоюзное собрание. Перед самым отъездом Баталин вызвал руководителей групп и жестко, даже по-хамски приказал, чтобы мы избрали… допустим, Марию Петровну. И уже в совсем недопустимой форме добавил:
— И не дай вам Бог проголосовать по-другому!
Если бы он сказал это иначе, например «Давайте изберем Марию Петровну», — бог с ним, какая разница. В 1982-м, за три года до перестройки, мы относились к таким собраниям равнодушно. Но стерпеть подобное хамство оказалось достаточно трудно. Вспомнилось раскольниковское «Тварь ли я дрожащая или право имею?», правда, в несколько другой интерпретации, чем у героя Достоевского.
И я решил, что тварью дрожащей перед Олегом Ефимовичем не буду. Мы выдвинули другую кандидатуру, за которую проголосовали большинство сотрудников лаборатории. Дело было не в личностях — какая разница, кто сидит на стуле, которого нет? Просто всем надоел хамский стиль Баталина.
А затем я забыл об этом собрании — мне предстояла очень важная и тяжелая командировка: в Нижнекамске требовалось организовать гарантийный пробег производства изопрена и оформить документы для получения институтом премии. Тогда это называлось «премией за внедрение новой техники». Потом нужно было заехать в Тольятти и найти причины плохой работы цеха. В общем, дел по горло.
Неожиданно я узнал, что после возвращения из командировки Баталин забрал из моей группы четырех человек, большую часть оборудования и велел, чтобы я с остатками группы переселился в неудобную для работы комнату. Еще он потребовал, чтобы оставшиеся у меня сотрудницы в мое отсутствие перенесли на новое место мой стол, лабораторные журналы и даже личные вещи. Это было уже публичным оскорблением. Мне захотелось сесть на самолет, прилететь в Ленинград и швырнуть в лицо Баталину заявление об уходе по собственному желанию. Первый порыв, конечно, самый искренний, но неразумный. Со мной прилетели двенадцать человек, завод готовился к гарантированному пробегу, а я улетел бы решать свои проблемы? Исключено.
Без ложной скромности, я доволен тем, что мне удалось обуздать эмоции. Дело сделали неплохо: мы успешно провели гарантийный пробег, я оформил все документы на получение институтом, а следовательно и сотрудниками лаборатории, очень большой премии, потом разобрался с работой установки на Тольяттинском заводе. Сейчас у меня нет ни нанограмма обиды на Баталина, тогда же я был на него очень зол, поэтому решил уйти из лаборатории, а напоследок сходить на прием к генеральному директору института с жалобой на шефа. Правда, думал я об этой перспективе без особого энтузиазма, так как прекрасно понимал, что в каждой из сорока четырех избушек (лабораторий) института есть свои погремушки. Если генерал, как у нас все звали директора, начнет вмешиваться в дела каждой, у него не хватит времени на выполнение своих основных обязанностей.
Я, естественно, делился своими проблемами с заводскими друзьями. Первым, кто сказал, по моим сегодняшним понятиям, разумную вещь, был начальник техотдела Тольяттинского завода Валерий Андреевич Родионов. И сказал он следующее:
— Я понимаю твои чувства, но летит снаряд, а ты хочешь схватить его руками и прервать полет. Не проще ли дать ему пролететь, упасть, и его дело, взорвется он или нет? А ты подожди и посмотри, что будет.
С логикой Валерия Андреевича я не мог не согласиться, хотя чисто эмоционально мне было бы приятнее попытаться схватить снаряд, то есть прийти и бросить заявление об уходе Баталину на стол.
Прилетев после сорока двух дней труднейшей командировки в Ленинград, я сразу позвонил своему другу Ефиму Борисовичу Цыркину. Он был прекрасным экономистом, одним из ведущих специалистов нашего министерства и очень мудрым человеком. Половина института ходила советоваться к нему, а он не только умел дать мудрый и добрый совет, но и по своей инициативе пытался помочь человеку выйти из сложной ситуации.
В разговоре со мной Ефим Борисович сразу взял быка за рога:
— Так, Аркадий Самуилович, я все уже знаю. Но что случилось? Вас лишили должности или зарплаты? Нет? Хорошо, идем дальше. Вы помните, сколько раз говорили, что тема получения новых катализаторов, по всей видимости, исчерпана и успех маловероятен? Помните? Прекрасно! Как думаете, у олеговских девочек много шансов на успех? А, понятно, вы считаете, что их практически нет. И вы много раз говорили Баталину, что тематика, которой он предлагает заниматься, бесперспективна, и это в какой-то мере подогревало ваш конфликт. Идем дальше. Девочки, наверное, будут слепо выполнять распоряжения Баталина. Они добьются успеха на этом поприще? Вы, как специалист, говорите, что это пустая трата времени? Прекрасно! Я услышал от вас то, что мне нужно было услышать, чтобы найти правильный выход из сложившейся ситуации.
Итак, вы занимались бесперспективной тематикой, которая, как вы уверены, практически исчерпала себя? Правильно! За неуспех этой тематики вы несли ответственность? Несли? Чудесно! У вас ее отобрали, ответственность за катализаторную тематику взял на себя ваш шеф и бывший любимый друг — товарищ Баталин. Так отдайте ему счастливую возможность карабкаться на свою научную Голгофу. Вы помните, что на втором году Первой мировой войны Николай Второй забрал руководство армией у своего дяди, Николая Николаевича, и взял всю полноту ответственности за результат сражений на себя? Напомнить, чем это кончилось для монарха? Надеюсь, вы не хотите такой же судьбы для себя? Не хотите? Вы предупреждали Олега Ефимовича о бесперспективности выбранного им пути? Ваша совесть чиста? Так дайте ему возможность поруководить заведомо проигрышным делом. И кстати, можете поставить ему еще бутылку — за то, что с завтрашнего дня он освободил от обязанности заниматься этим делом вас. Так что я считаю, что вы только в выигрыше от создавшейся ситуации. Согласен, он поступил с вами по-хамски. Но учтите, что вы перечислили ему предоплату, наплевав на его указание выбрать профоргом того, кого он хотел. Зная ваш характер, я думаю, что, если бы кто-то из сотрудников вашей группы поступил с вами так, как вы поступили с собственным шефом, он недолго бы у вас работал.
Теперь о другом, не менее важном. У вас есть мысли заняться чем-нибудь, кроме изопрена? Есть — прекрасно, занимайтесь. Вы знаете, что еще нужно усовершенствовать в изопреновом процессе? В успехе уверены? Замечательно! Экономический эффект будет? Большой, как вы говорите? И поди можно идеи оформить в виде авторских свидетельств? И денежку какую-нибудь за них получить? Так что же вам еще надо, мой дорогой друг?!
Кроме того, Аркадий Самуилович, давайте обсудим еще один вопрос. Я уверен, что на завтра у вас уже подготовлено заявление об уходе или переводе в другую лабораторию. Если после всего, что я вам сказал, вы его все-таки подадите, дело ваше. Но я взываю к вашему разуму. Оставим любовь или нелюбовь к Баталину за скобками. В настоящий момент вы — сотрудник лаборатории. Под ваше руководство была выделена большая группа сотрудников на выполнение определенных задач. В конце концов, на вас были потрачены институтские деньги. Поэтому в первую очередь вы должны отчитаться о проделанной работе, а потом, если захотите, конечно, начинайте бить посуду в лавке. Хотя что-то мне подсказывает, что вы договоритесь.
И в заключение, дорогой мой. Никогда не беритесь за заведомо проигрышные дела. А, как мне кажется, попытка создать новый катализатор — именно такое дело. Ну ладно, отдыхайте после командировки и благоразумия вам завтра. Чао!
Повесив трубку, я надолго задумался. Конечно, Ефим Борисович был прав. Зачем заниматься делом, в котором успех практически невозможен? Но уж больно неприятно было смотреть на Баталина после всей этой истории. Очень хотелось отплатить ему за все его поступки, которые он совершил, пока я зарабатывал для него и лаборатории деньги. (Справедливости ради, и для себя тоже.)