XV. Венгерские гусары

Очень часто случается, что ошибку замечают и поправляют уже тогда, когда миновала опасность. Так было и здесь. Левый фланг наш уже доходил до самого моря, и неприятель очень удобно мог обойти нас, заняв Аверсу, где, как я уже сказал, не было даже пикета. Почему неприятель не воспользовался этой оплошностью во время сражения при Вольтурно – решить трудно; после же, Аверса не представляла никакой важности; несмотря на то, Мильбиц, заметивши ошибку в день битвы, решился исправить ее немедленно.

Людей у нас было слишком мало, и протянуть дальше линию было нельзя, не ослабив значительно центра, а потому в Аверсу быль послан конный патруль из венгерских гусар. Изъездив вдоль и поперек все окрестности, истомив лошадей и уставши сами, храбрые мадьяры разместились в стоявшей на конце города остерии и принялись запивать кислым асприно[136] тревоги дня и вспоминать родной сливовец. Было поздно. В душной комнате сидели они на бочках и на соломе, громко разговаривали – венгерцы не умеют говорить тихо – и любезностью своей, светло-голубыми глазами и количеством выпитого вина, умели вполне приобрести благорасположение дородной хозяйки и молодой вертлявой прислужницы.

– Аccelenza[137], – говорила она дюжему капралу, – так вы из далеких стран пришли сюда, чтобы с нашим Галубардой нас глупых защищать. Это хорошо, это очень хорошо с вашей стороны и я вам сказать не могу, как я вам за это благодарна.

– Ну пей: Viva Garibaldi! Viva Ungheria![138] – говорил капрал ломаным языком.

Хозяйка пила не смущаясь и умильно поглядывала из-под длинных ресниц.

– Ну скажите мне, также ли хорошо в вашей земле, как и у нас? Так ли там тепло как у нас? Есть ли у вас апельсины такие, как эти вот, и вино хорошо ли?

Венгерец, почти не говорившей по-итальянски, очень бойко объяснялся с хозяйкой и даже сумел сказать ей несколько комплиментов. Он никак не соглашался, чтобы в Неаполе что-нибудь было лучше, нежели в Венгрии, а хозяйка хотела во что бы то ни стало очаровать его красотами своей родины. Дело очень скоро дошло до тарантеллы. Она взяла старый бубен и со всевозможною грацией и увлечением пустилась прельщать подгулявших гусар своею народной пляскою.

Вдруг дверь отворилась с шумом, и испуганная служанка вбежала в комнату, неистово крича: «Reggi, Reggi!»

Почти следом за ней вошел гигантского роста вахмистр в белом плаще и бурбонской уланской шапке с саблей наголо. За ним вошли толпою нисколько улан.

– In nome di Francesco II arrendetevi! (сдайтесь во имя короля), – сказал он басом, но тут же сшибленный с ног роландовским ударом сабли, повалился с размозженной головой. Венгерцы бросились к дверям. Уланы по обыкновению – к лошадям. Схватка началась не на шутку, но продолжалась недолго.

Сидевшие верхом уланы ускакали, побросав лошадей, которых они держали в поводу. Из гусар одни боролись со спешившимися уланами, другие выскочили в окошко, взнуздали стоявших на дворе лошадей и отправились в погоню за бежавшими.

Через час в остерии всё было снова весело и шумно. Кричали и пели, хозяйка опять взялась за бубен. Пленные делили с победителями сладость ужина и попойки, пока не явился новый патруль сменить прежний.

Все бывшие в войске Гарибальди венгерцы должны были потом образовать гусарский полк. Но так как лошадей не хватало, то большая часть была сформирована в пеший легион, с тем, что при первой возможности добыть лошадей – их переведут в кавалерию. Страсть венгерцев к лошадям так сильна, и в них так развит дилетантизм к кавалерийской службе, что они, 1-го октября, во время схватки с драгунским полком королевы, старались только отбить лошадей. Они цеплялись за поводья и только холодным оружием убивали драгун, а не стреляли из опасения ранить лошадь.

Венгерцы были любимым войском Гарибальди; они сами любили его и считали своим народным героем.