– Ты на кого это, сволочь, замахиваешься? – рявкнул он преувеличенно грозно и громогласно. – На гостей дорогих, людей государевых, которые по служебным делам к твоим благодетелям с почтением в дом пришли? Так-то ты свой долг перед родиной исполняешь?

Опричник хрипел и хлопал глазами, а его друганы, стоявшие, сидевшие или лежавшие во дворе, переглядывались, не понимая, что же, собственно, происходит. Единственное, что было очевидным и во что хотелось верить всей душой, так это то, что дружинники не собираются их убивать, поскольку уже давно и легко могли это сделать. Животный страх, вызванный внезапностью и решительностью нападения, уступил место облегчению, и дружинники стали действительно казаться долгожданными друзьями, которых они ошибочно приняли за врагов и не проявили к ним должного гостеприимства.

– Ты что, оглох, остолоп? – продолжал орать на караульного Дымок и, отпустив его горло, приказал: – Веди меня к боярину немедля, доложи, лопух, что, мол, воевода поморской дружины ему челом бьет!

Опричник подобострастно заверещал:

– Прости, воевода, что не признал тебя сразу-то! Не известили нас о приходе твоем! И боярин наш с сыном и со товарищи сейчас в отсутствии, поскольку на пиру государевом пребывать изволят!

– Ну, что ж, прощаю вас, коли так! – сменил гнев на милость Дымок. – Но служба есть служба, а посему веди нас немедля к старшему, что за хозяев в доме остался!

Опричник, не успевая сообразить, кого и зачем пускает он в дом, с готовностью распахнул обе створки входных парадных дверей и через обширные сени повел леших в малую столовую палату, где обычно располагались дежурные силы опричников, готовые по первому зову своих хозяев кинуться на кого угодно и растерзать в мелкие клочья мнимых злодеев государевых.

Дежурные опричники, числом около полусотни, в привычном ожидании сидели за длинными столами при неярких свечах, выпивали, закусывали и лениво переговаривались. Их излюбленное оружие, предназначенное не для боя, а для резни, – топоры и длинные ножи валялись на полу или на лавках рядом с их владельцами. Самозваные хозяева земли Русской, как всегда, чувствовали себя в полной безопасности и безнаказанности. Предводительствовал этой сворой особо доверенный окольничий Басмановых, по прозвищу Щерь, недалекий, но злобный и по-собачьи преданный хозяевам мерзавец. Он пребывал в отвратительном настроении, переживая, что его, несмотря на давние немаловажные заслуги, не говоря уж о самых свежих – сегодняшних, не взяли на государев пир, а оставили здесь, хотя и в почетной, но скучной и однообразной роли начальника запасного отряда.

Внезапное появление в палате вооруженных до зубов поморских дружинников, несомненно, внесло искомое разнообразие в жизнь окольничего Щеря, но вряд ли улучшило ему настроение. Смятение, несколько минут назад воцарившееся среди опричников во дворе, в полной мере овладело и их товарищами, пребывавшими в столовой. Опричники, сами хорошо освещенные стоящими на столах свечами, плохо видели, сколько же именно дружинников ворвалось в палату и рассредоточилось, охватив их кольцом, в сумраке стен и углов. Но пламя свечей, хотя и не способно было озарить всю палату, вполне отчетливо играло грозными отсветами на стволах страшных самопалов, направленных если не в лицо опричникам, то явно в их сторону.

Дымок, вышедший на середину палаты, в круг яркого света, продолжая прежнюю тактику по сбиванию с толку, радостным и бодрым голосом поприветствовал присутствующих, простирая к ним руки, в которых не было никакого оружия:

– Здорово, орлы! Хлеб вам да соль!

Оправившийся от первого испуга окольничий поднялся со своего места во главе стола и, попытавшись придать голосу твердость, произнес:

– Здрав будь, дружинник! Что привело тебя и людей твоих в дом сей в неурочный час в отсутствие хозяев?

Дымок широко улыбнулся, сделал пару шагов по направлению к собеседнику, остановился, сложив руки на поясе. Он уже открыл было рот, чтобы ответить на заданный вопрос, как вдруг с удивлением заметил, что начавший улыбаться ему в ответ окольничий внезапно дернулся, побледнел и отпрянул от него назад, не сев, а буквально упав на лавку. Сотник быстро обернулся, оглядел своих людей. Они, как и было приказано, спокойно стояли вдоль стен, и никакой явной непосредственной угрозы от них не исходило.

Дымок в полном недоумении чуть развел руками и сказал как можно более ласковым и спокойным тоном:

– Извините, молодцы, за вторжение незваное, но дело к вам у меня важное и срочное.

Когда он снял руки с пояса, ему показалось, будто бы сидящий во главе стола окольничий облегченно перевел дух. Тогда сотник вновь сложил руки на поясе. Реакция испуга повторилась.

– Видите ли, дорогие вы наши друзья… – медленно, с расстановкой произносил Дымок, а сам напряженно обдумывал ситуацию: «Какую угрозу видят они в моих руках, на поясе лежащих? Сабля у меня – за спиной, пистоли за ремнем сзади. На поясе даже ножа нет (он за голенищем), только в подсумках, наглухо застегнутых, ручные гранаты… Неужели?!» – поразила его внезапная догадка.

– Так вот, – как ни в чем не бывало продолжил сотник. – От добрых людей мы проведали, что вы, как герои-богатыри былинные, от злых разбойников невесту мою, дочь князя Юрия, спасли, да у себя в палатах сих приютили. И хотя не сомневаюсь я, что пребывает она тут у вас в безопасности да полном здравии, да все же думаю, что негоже ей с добрыми молодцами, красавцами писаными, пировать да веселиться, когда родители убиенные еще не отпеты по обычаю православному. А посему прошу вас ее мне с рук на руки для дальнейшего попечения передать, а то как бы неприятной молвы какой не вышло!

Эти последние слова он произнес намеренно резко и, пристально глядя в глаза Щерю, демонстративно отстегнул клапан гранатного подсумка.