С коньяком.
Так вот, что касается импровизации
К импровизации исторически идут разными путями. Я бы сказал, диаметрально противоположными. А приходят к одному результату. Это, наверное, и называется конвергенцией. В древние барочные времена каждая церковная крыса, сидящая за органом, могла импровизировать не хуже, чем Чик Кориа. А то и лучше.
Да и примадонны эти вчерашние тоже, наверное, знали, что делают — все-таки музыка, видимо, была поживее нынешней.
Джазовые музыканты пришли к импровизации, наоборот, оттого что просто не знали нот. Зато у них был слух и чувство ритма.
А у классических музыкантов импровизация отвалилась, как рудимент. Ненужные органы — что? Правильно — отмирают.
Антракт
Дело привычное — четыре части. Первая — в сонатной форме, как мы уже выяснили, вторая — медленно и печально, то есть то, что музыковеды обычно называют философскими размышлениями, третья — в зависимости от эпохи либо менуэт, либо что-то чрезвычайно быстрое, ну и финал — опять же в сонатной форме. Если это классическая симфония, то финал полон оптимизма, если нет, то уж как повезет.
Размер, конечно, тоже имеет значение. От пятнадцатиминутной «Классической» симфонии Прокофьева до полуторачасовых массивов Брукнера и Малера. Это лишь фактология.
Но это объективная сторона вопроса.
А субъективная, то есть восприятие произведения слушателем, зависит в значительной степени от стройности музыкальной конструкции. И тут бывает по-всякому. Так, например, скрябинские «Божественную поэму», «Прометей» и «Поэму экстаза» Игорь Федорович Стравинский, которому не откажешь в точности и бескомпромиссности формулировок, называл тяжелыми случаями музыкальной эмфиземы, имея в виду как их размеры, так и форму.
Это все понятно, естественно, и бог бы с ним — сколько композитор написал, столько написал. Меня всю жизнь печалило в симфониях классического периода огромное количество повторений внутри самой симфонии. Ну сыграл всю первую страницу. Вдруг бац, знак повторения и призовая игра — ты опять в самом начале. Зачем? Все уже понятно, как говорится, сами себя задерживаем.
И тут-то до меня наконец дошло. Это мы сейчас можем на концерт пойти и послушать симфонию Гайдна. А если не на концерт, то запись поставить или в Интернете найти.
А тогда-то, при Гайдне-то, симфонии были одноразовыми. Мировая премьера за обедом у князя, и это все. Больше эту симфонию никто и никогда не услышит. По крайней мере, в те времена это не предполагалось.
А как вы думали? Вот, например, «Прощальная симфония».
Историю о «Прощальной симфонии» Гайдна знают, пожалуй, все.
…Это был сложный для домашней капеллы князей Эстергази 1772 год. Поздняя осень, грачи улетели, про лес и поля не скажу, но в целом холодно. Ноябрь уж на дворе. Ни отпуска, ни денег. Музыканты кашляют, чихают и хотят домой. В семью.
А у работодателя хорошее настроение, бизнес-класс, и вообще он любит музыку. Какое ему дело до проигрывателя? Да еще и постоянно радующего его новыми композициями.
Подойти к князю Николаусу I «Великолепному» Эстергази и просто и откровенно сказать, что, дескать, князь, домой пора, загуляли мы тут, было по тем феодальным временам как-то неловко.
Поэтому в новой симфонии № 45 фа-диез минор после классического четырехчастного симфонического цикла появляется медленная пятая часть, во время которой музыканты с точки зрения стороннего наблюдателя достаточно рандомным образом гасят свечи и потихонечку уходят. Сначала контрабасы, потом виолончели, почти в самом конце уходит второй гобой (первый-то уже свалил), последними пустую сцену покидают две скрипки, звучащие к этому моменту более чем жалобно.