— Так их под землю спрятали и чарами накрыли, — хмыкнул домовой. — Правда, для этого потребовалось столько сил, что часть заводских так на месте и умерло, а остальные впали в спячку.

— Заводские — это… — Я многозначительно оборвала фразу, ожидая продолжения.

— Это наши братья, но работают не в домах, а на заводах, —  понял мой посыл мужичок. — Эх, сколько всего попортили эти Гуттанберги, когда вторглись в Зветландию. Нарушили равновесие, одолели нас своим зверством и тьмой.

Я сочувствующе вздохнула.

— Там, откуда я прибыла, тоже всякая дичь творится. — С тоской взглянула в окно и обнаружила, что уже стемнело.

— У вас так быстро садится солнце — раз и всё.

— Да, есть такое, — хозяйник поднялся со стула и двинулся в сторону окна.

Что-то там колданул, отчего проявилась та самая балконная дверь, которая вызвала у меня столько вопросов.

— Спасибо, Мойшта,— Я тоже поднялась, сладко потянулась, аж суставы хрустнули, и присоединилась к хозяйнику. — Давно пора посидеть в этом замечательном кресле, свежим воздухом подышать.

Как и ожидалось, кресло-качалка оказалось мега-удобным, а ещё, стоило мне на нём устроиться, как в ладонях встрепенулся кокон. Он и так пульсировал, пока я всё это время держала его в руках и поглаживала, а сейчас ощутимо зашевелился.

— Смотри! — шепнула я домовому.

Он тут же подошёл поближе и, затаив дыхание, наблюдал, как тихонько треснула стенка кокона, как маленькая, но сильная ручка упорно ломала её, пока нашим глазам не предстало воистину дивное зрелище. Хрупкая, абсолютно голенькая малышка с большими золотистыми крылышками, которые прорезали белые прожилки, трогательно оглядывалась по сторонам.

— Кто ты, малышка? — тихонечко спросила я.

Миниатюрная девочка, настоящая дюймовочка, только с крылышками, обратила на меня свой невероятный взгляд. Огромные глазищи насыщенного бирюзового цвета покорили моё сердце раз и навсегда. Крохотный носик, пухлые розовые губки, румяные щёчки — самая настоящая прелесть! Надо бы ей одежку какую-нибудь сделать, да и Мойшта одет не сказать, что хорошо. Того и гляди ткань расползётся, и вряд ли мне понравится его первозданный вид.

— Сияющая! — воскликнула девочка вполне себе внятно.

То есть это не младенец как у людей, а вполне себе личность. Интересно, а до кокона она была кем? Гусеничкой, типа Абсолема? Перед глазами тут же встала картинка курящей трубку гусеницы, которая абсолютно не вязалась с этой прелестью. Я даже головой тряхнула, чтобы прогнать неуместное воспоминание.

— Ты первая из своих, да? — спросил её хозяйник.

Девочка задумалась. Её крылышки трепетали, сама же она словно принюхивалась.

— Первая, остальные спят. — Её мелодичный голосок радовал слух. — Я — Эйвери, можно просто Эйва.

— А я — Маша, но в теле Виолетты. — Не удержалась — аккуратно погладила Эйву по головке. — Тебе бы платьишко смастерить. О, кажется, я знаю, из чего его можно сделать — у меня есть красивый носовой платочек с кружевом, тоненький, тебе подойдёт.