Дело, однако, завершилось тем, что на следующее утро в Сочи были приняты экстраординарные меры: по улицам расклеили постановление горисполкома, ужесточившее правила дорожного движения. Все, без исключения, шоферы обязаны были незамедлительно пройти перерегистрацию и дать расписку, что готовы нести самое строгое наказание за нарушение новых правил.

Месяц спустя Сталин все еще отдыхал на юге. (Отметим, что его не тревожило столь долгое пребывание вне Москвы, которое его враги могли вроде бы использовать для осуществления переворота.)

На этот раз вождь жил на даче «Холодная речка» близ Гагры. 23 сентября в 13 часов 30 минут на катере «Красная звезда» Сталин отправился к мысу Пицунда, где состоялся небольшой пикник. На обратном пути разыгралась непогода, поднялось сильное волнение. Уже при подходе к Гагре, примерно в 17 часов, катер был обстрелян с берега из винтовки. Пули легли в воду. На борту никто не пострадал.

На этот раз были налицо все признаки покушения на жизнь Сталина. Теперь-то можно было сфабриковать дело о террористическом акте вне зависимости от того, что и почему произошло в действительности.

Поздним вечером из Тбилиси в Пицунду прибыли Л. Берия и А. Гоглидзе (соответственно 1-й секретарь крайкома и начальник ОГПУ Закавказья).

Согласно бытующей и поныне легенде, они якобы инициировали это покушение, чтобы Берия смог в опасной ситуации продемонстрировать верность вождю и доказать этим свою решимость рисковать ради него жизнью. Наивность такой версии сопоставима только с ее нелепостью.

В действительности Берии пришлось доказывать свою непричастность к этому инциденту. Вместе с Гоглидзе и Власиком, отвечавшими за охрану высших должностных лиц страны, отдыхавших на Черноморском побережье Кавказа, Берия проводил расследование случившегося. За два дня удалось докопаться до истины: пограничный пост не был информирован о задержке правительственного катера (из-за волнения на море он опоздал на два часа). Командир отделения Лавров, проявив излишнюю инициативу, сделал положенные по уставу три предупредительных выстрела по неожиданно появившемуся в закрытой зоне неопознанному им судну.

Трудно ли было представить случившееся иначе? Мол, стрелял один из законспирированных агентов оппозиции. Разве не могли эти выстрелы быть представлены как воплощение в жизнь призывов «левых», «правых» и прочих «убрать Сталина»? Такая версия звучала бы вполне правдоподобно. Тем не менее Сталин даже не попытался представить оба инцидента неудавшимися террористическими актами. Он никак не вмешивался в ход расследования.

Ситуация изменилась коренным образом только после убийства Кирова. И конечно же не потому, что Сталин с того момента стал панически бояться за свою жизнь. Оснований для такой паники у трусливого человека, или, тем более, обуянного манией преследования было и раньше предостаточно. Но Сталин не был трусом или маньяком. И еще: он не искал поводов для начала репрессий против своих партийных противников.

…Те «исследователи», которые объясняют массовые репрессии в партии сталинской паранойей, основывают свой диагноз самим фактом репрессий. Логика абсурдная. И самое печальное, что для многих она оказалась привлекательной и даже убедительной.

Ради дополнительного обоснования психопатологии Сталина приводят пример с судьбой известного психиатра В.М. Бехтерева. Будто бы он поставил диагноз – паранойя, после чего (и по этой причине) был вскоре отравлен.

Однако, во-первых, Бехтерев никогда клинически или как-то иначе не обследовал Сталина, который в те годы (1923) находился в расцвете сил. Во-вторых, если бы даже он провел такое обследование, то как настоящий врач, давший клятву Гиппократа, не выдал бы эту тайну. К тому же Бехтерев искренне поддерживал советскую власть.

Сам по себе метод объяснения исторических событий мирового масштаба особенностями психического состояния одной личности должен вызывать у нормально образованного человека лишь скептическую усмешку. Но, видимо, много развилось ненормально образованных граждан и гражданок, которые кое-чему обучались, но так и не смогли научиться чему-то дельному, и прежде всего – культуре мышления. Таких людей искренне увлекают сплетни и самые дикие домыслы, но не интересует правда-истина, путь к которой не прост, сопряжен с умственными усилиями и необходимостью основательных знаний, здравого смысла, честности и самостоятельности суждений?

Оставим в стороне «психические аномалии» Сталина, наличие которых никто еще не доказал. Для объективного исследователя, даже не испытывающего симпатии к личности вождя, достаточно правдиво выглядит его признание немецкому писателю Эмилю Людвигу в беседе, состоявшейся в конце 1931 года:

«Задача, которой я посвящаю свою жизнь, состоит в возвышении… рабочего класса. Задачей этой является не укрепление какого-либо «национального» государства, а укрепление государства социалистического, и значит – интернационального». Правда, через несколько лет он (без особых декларативных заявлений) пришел к мысли о том, что основой такого государства должна быть русская культура, а первым среди равных – русский народ.

Сталин не прилагал усилий к созданию культа своей личности. Да и как можно организовать действительный, а не показной культ? Он поступал мудро: формировал культ Ленина, а себя называл скромным учеником.

В этом Сталин принципиально отличался от Гитлера, который поистине упивался своей ролью фюрера, вождя, пророка. О поведении Сталина такого не скажешь. Тем не менее его 50-летний юбилей в 1929 году прошел с необычайной помпой, которую Рютин справедливо называл отвратительной: «Тысячи самых подлых, гнусных, холуйски-раболепных резолюций, приветствий от «масс», состряпанных вымуштрованным партийным, профсоюзным и советским аппаратом, адресованных «дорогому вождю», «лучшему ученику Ленина», «гениальному теоретику»; десятки статей в «Правде», в которых многие авторы объявляли себя учениками Сталина… – таков основной фон юбилея». А чуть выше тот же Рютин (но уже без доказательств) утверждал: «В теоретическом отношении Сталин показал себя за последние годы полнейшим ничтожеством, но как интриган и политический комбинатор он обнаружил блестящие «таланты». После смерти Ленина он наглел с каждым днем».

А чуть дальше следует сокрушительная характеристика: «Ограниченный и хитрый, властолюбивый и мстительный, вероломный и завистливый, лицемерный и наглый, хвастливый и упрямый – Хлестаков и Аракчеев, Нерон и граф Калиостро – такова идейно-политическая и духовная физиономия Сталина». (Полезно заметить, что даже этот яростный враг вождя не приписывает ему параноидальных черт, напротив, подчеркивает его полнейшую вменяемость.)

Чем же объясняет Рютин (и не он один) феномен сталинского культа? «Он пришел к своему теперешнему безраздельному господству путем хитрых комбинаций, опираясь на кучку верных ему людей и аппарат, и с помощью одурачивания масс».

Мнение достаточно распространенное и очень сомнительное. Ведь любой руководитель государства, а в особенности демократического, приходит к власти путем хитрых махинаций, опираясь на кучку верных ему людей, а правит, используя государственный аппарат и (в той или иной мере) методы одурачивания масс.