Известно, что Надежда Сергеевна страдала болезненной формой истерии и повышенной нервной возбудимостью. Друзья семьи Сталина (в частности, С.М. Буденный) неохотно ходили к нему в гости, поскольку им было неприятно присутствовать при ее взрывных истериках и скандалах.
Но не было ли у этой трагедии политических корней?
В период «перестройки» муссировалась версия о том, что самоубийца оставила письмо, в котором обвиняла мужа в политических преступлениях. Ни оригинал, ни копии этого письма не найдены, да и свидетельств тех, кто его читал, не существует. Однако есть сведения, что на столике рядом с кроватью, на которой застрелилась Аллилуева, лежал текст «Платформы Рютина» с резкими нападками на Сталина.
Надо иметь в виду, что Аллилуева интересовалась политическими новостями не только по «семейным обстоятельствам», но и как член партии, вступивший в нее еще в Гражданскую войну. Правда, в 1921 году она была исключена из РКП(б) во время первой генеральной чистки партийных рядов с мотивировкой «за поддержку анархо-синдикалистского уклона и неучастие в общественной жизни».
Первоначально за нее ходатайствовал перед Лениным лично Сталин. Владимир Ильич отправил в Центральную комиссию по чистке записку, в которой очень положительно характеризовал Аллилуеву и отмечал ее заслуги в 1917 году. Неучастие большевички в общественной жизни он объяснял рождением сына Василия и необходимостью ухода за ним. Более серьезным было обвинение в поддержке анархо-синдикалистского уклона «рабочей оппозиции», руководившейся А.Г. Шляпниковым. Поэтому, несмотря на заступничество Ленина, Надежда Сергеевна была восстановлена в партии только в 1924 году. Сохранились мемуарные свидетельства того, что Аллилуева впоследствии проявляла сочувствие Троцкому и Бухарину, хотя можно и усомниться в полной правдивости таких данных.
Если симпатии Аллилуевой были на стороне анархо-синдикалистов (хотя бы частично), то она никак не могла поддерживать линию Сталина на укрепление государственных структур, усиление центральной власти, введение военной дисциплины и соответствующего стиля руководства. В таком случае текст «платформы Рютина» должен был сыграть роль катализатора для ее трагического решения.
Пуля, убившая Аллилуеву, была нацелена и в Сталина. Ведь, судя по всему, причина самоубийства была главным образом политической (хотя поводом могли послужить семейные обстоятельства, в частности ревность, резкая ссора). Так проявилось либо категорическое неприятие сталинского курса перехода к коммунизму путем укрепления, а не отмирания государства, либо сознание силы и правоты тех оппозиционеров – и левых, и правых, – которые стали объединяться против Сталина в стремлении убрать его не только политически, но и физически.
Нетрудно себе представить, с каким гневом и ненавистью смотрел Сталин на текст рютинской платформы, лежавший на столике возле трупа его жены. Странно и даже удивительно, что даже после этого Рютин не был приговорен к расстрелу. Разве не мог Сталин дать соответствующее указание своим «сатрапам»?
Если этого не произошло, то, значит, не было ни чудовищно коварного и злобного тирана, ни его безропотно покорных прислужников.
(Кстати, Киров, выступивший против казни Рютина, говорил на пленуме Ленинградского обкома 9 февраля 1933 года:
«Новое, что раньше было в потенции, заключается в том, что сейчас всякое оппозиционное отклонение от генеральной линии нашей партии ведет гораздо дальше, чем в предшествующие годы… прямо и непосредственно ведет в лагерь контрреволюции. Тут дело не во фракции внутри нашей партии, а в неизбежном переходе на ту сторону баррикад…
Группа Эйсмонта – Смирнова, вступившая на путь борьбы с партией, повторила, по существу, рютинско-слепковскую платформу, с первых же шагов своей деятельности стала вбирать в себя антисоветские элементы».
А как вел себя на том пленуме Н.И. Бухарин – любимец «перестроечной» прессы, провозгласившей его «альтернативой Сталину»?
О группе Эйсмонта – Смирнова, выступившей фактически с его же прежней позиции, он сказал, что «с ней должна быть суровая расправа». И требовал действовать беспощадно, «не смущаясь никакими сентиментальными соображениями о прошлом, личной дружбе, о связях… Это все абстрактные формулировки».
Кривил ли он душой? Возможно. Но эта «кривизна» переходила все рамки дозволенного. Бухарин и не подозревал, что те же слова вскоре будут обращены в его адрес.
Неудивительно, что 1933 год начался с жестких мер против оппозиции. Были арестованы руководители троцкистского подполья Е.А. Преображенский и И.Н. Смирнов, а также большинство их сторонников. Прошла новая волна арестов рютинцев.
Выступая на январском пленуме ЦК ВКП(б) по делу группы Эйсмонта – Смирнова, Сталин сказал: «Ведь это только враг может говорить, что стоит только убрать Сталина – и все будет хорошо».
Была ли правда в этих словах? Скорее всего, была. Только на первый поверхностный взгляд все дело заключалось в личных амбициях или маниакальных идеях вождя. К тому времени имя Сталина превратилось в глазах миллионов, уверовавших в верность избранного им пути, в символ партии большевиков и советской власти (хотя, объективно рассуждая, Советы всех уровней являлись реальной альтернативой власти партийной верхушки).
Развенчание Сталина, снятие его с высоких постов или, наконец, его убийство сокрушило бы не только его авторитет. Был бы прерван путь развития страны, который провозглашался именем партии, а не Сталина. Это стало бы, пожалуй, не только расколом, но началом стремительного распада советского общества.
Дело, конечно, не в Сталине как таковом, а в той общественной системе, которая сложилась во многом вне его воли и желания: она была основана на вере в социальные идеалы, в счастливое будущее, в политику партии, в возможность построить общество социальной справедливости и высокого достоинства человека труда. Имя Сталина стало одним из символов этой веры.