За нелюбовь народа к безликим лидерам, окопавшимся в неприступной крепости на Красной площади, Кремль платит народу той же монетой — отчуждением, изоляцией, равнодушием к его нуждам, эксплуатацией его в хозяйственных и военных целях и раздражением, когда эта эксплуатация дает неполные результаты из-за народной безответственности, лени и пьяни.

Последняя принимает размеры национального бедствия, и перед каждым следующим кремлевским вождем все острее и безотлагательнее встает вопрос борьбы с алкоголизмом.

" С нами никто не собирается воевать. Все разговоры о “Першингах" и напряженных взаимолотношениях — все это блеф. Зачем с нами воевать, если через 12–15 лет мы просто сами развалимся как суверенное государство? Государство, в котором более половины взрослого населения состоит из алкоголиков и пьяниц, недееспособно и необороноспособно в принципе".

Эти слова принадлежат не академику Сахарову и не писателю Александру Солженицыну, а извлечены из письма группы советских ученых из Новосибирского Академгородка. И послано оно не в ООН, не мировой общественности, не президенту США и не в “Нью-Йорк Таймс" — обычные адресаты советских диссидентов, но в Центральный Комитет партии. И хотя это письмо составлено в самых резких и пессимистических выражениях, его авторы не подверглись преследованиям. Напротив, это письмо стало предметом обсуждения на заседании Политбюро в середине мая 1985 года под председательством Михаила Горбачева, в отсутствие уже снятого Григория Романова, зато с тремя новыми, только что избранными ставленниками Андропова, Виктором Чеб-риковым, Егором Лигачевым и Николаем Рыжковым.

Политбюро приняло ряд мер по борьбе с алкоголизмом — сокращение производства водки и часов торговли ею с одновременным повышением ее цены и возрастного ценза ее покупателей; штрафы за пьянство в общественных местах, усиление антиалкогольной пропаганды и увсли-чение медицинской помощи алкоголикам, плюс в Кремле на торжественных приемах вместо водки стали подавать минеральную воду и т. д. Меры отнюдь не драконовы, каковые ожидались в народе со смешанным чувством страха и надежды и настоятельно рекомендовались в письме ученых из Новосибирска, — скорее половинчатые, паллиативные, формальные.

Весь вопрос в том, что в глазах Кремля перевешивает — ущерб от алкоголизма или польза от него? Вопрос этот сложный, так как и ущерб и польза только частично поддаются статистическому анализу. Несомненно, алкоголь — важная статья дохода, доход от каждой бутылки водки — несколько сот процентов, а это выгоднее, чем добыча золота.

Запрещение производства алкоголя нанесло бы мощный удар по советской экономике. Это добровольный налог, который государство к тому же имеет возможность постоянно повышать, либо снижая качество, а с ним и себестоимость выпускаемой продукции (например, с помощью замены сравнительно дорогого спирта на дешевые его сорта из сахарной свеклы, картофеля и патоки), либо под видом борьбы с пьянством, повышая цену на алкоголь (как, например, в антиалкогольной кампании Горбачева).

Есть еще более иезуитский способ борьбы с пьянством — путем финансовых наказаний: вытрезвитель 15 рублей, штраф — 10 рублей, лишение ежеквартальных и ежегодных (так называемая 13-ая зарплата) премий. На мясокомбинате в Ставрополе во время правления там Горбачева подсчитали, что бутылка водки таким образом может обойтись (и иногда обходится) в 260 рублей.

С одной стороны, с помощью этого налога государство оплачивает расходы на оборону. Однако с другой, алкоголизм, будучи в полном смысле слова “палкой о двух концах", приводит к 7-процентным потерям национального валового дохода, в то время как в США эти потери составляют 2,5 процента. Добавим к этому уже упомянутые повышение детской смертности, понижение продолжительности жизни, демографические взрывы в пользу нерусских наций, снижение боевой готовности армии (вплоть до того, что “три танкиста, три веселых друга, экипаж машины боевой" — из оккупационных советских войск в Чехословакии выменяли весной прошлого года свой танк на ящик водки), падение нравов, рост преступности, деградацию национального генотипа, и тогда мы поймем, что одна экономическая выгода не компенсировала бы моральный и физический ущерб от алкоголизма.

Предположим, что Кремль в самом деле сознательно или бессознательно обманывает свой народ, в том числе спаивая его, но ведь и народ с помощью черного рынка, хищения государственной собственности, “левых" работ и того же алкоголизма (потери на производстве) обманывает своих правителей, возвращая таким образом — полностью или частично — то, что те у него забирают. Этим самым достигается, если не социальная “гармония", то, во всяком случае, экономическое “равновесие", причем каждая сторона чувствует себя в выигрыше, а противоположную — в проигрыше.

Все это, в свою очередь, приводит к инфантилизации социальных, политических и общественных отношений в стране, в чем государство не может не быть не заинтересовано. Ибо та же самая “левая" экономика, являясь официально запрещенной, усиливает зависимость населения от власти, ставя последнюю в положение наставника или даже опекуна над народом, склонным к мелким провинностям — что-то вроде отношений в патриархальном обществе или у библейских евреев с Богом.

“В России испорченность смешивается с либерализмом, — писал в 1839 году Адольф де Кюстин. — Здесь всякий бунт кажется законным, даже бунт против разума. Там, где общественный порядок основан на гнете, каждый беспорядок имеет своих мучеников и героев".

Тут авторы вынуждены признаться в своем бессилии: как не разрешим классический вопрос о том, что было вначале — яйцо или курица, точно так же останется без ответа другой, успевший стать классическим, вопрос: Кремль ли воспитал такой народ, либо народ породил таких правителей? Заколдованный круг, из которого лично мы выхода так и не нашли.

1985 год