Однако пока что Андропов и думать не мог о борьбе с кремлевской мафией — даже если, к примеру, роскошная жизнь и почти царские привилегии дочери Брежнева были не только налицо, но и напоказ. Он не обладал еще достаточными полномочиями, чтобы применить универсальное орудие дискредитации политического противника в Москве, не говоря уже о Кремле. Начинать приходилось издалека — в буквальном, географическом смысле слова.
Азербайджан и Грузия — две отдаленные закавказские республики. Одна — на побережье Каспийского моря, другая — Черного. Одна известна нефтяными вышками, другая — крупнейшим в СССР месторождением марганца и сбором 95 процентов советского чая. Одна — мусульманской веры, другая — старинной православной. Одна — с интернациональной исторической прививкой и большей русификацией, другая — сохранившая в чистоте уникальный язык и национальную принадлежность. Эти во многом отличные друг от друга советские республики и были выбраны Андроповым как экспериментальные площадки по борьбе с партократами под видом борьбы с коррупцией. Обе республики подходили для этого не только по причине удаленности от метрополии, но и по другой, не менее важной для оправдания карательных мер причине: коррупция, взяточничество, подкуп, протекционизм здесь уже стали темой фольклора, имели глубокие национальные и исторические корни. По всему Союзу были легендарно известны как грузинские подпольные миллионеры, так и бакинские валютчики.
Впрочем, рыба плыла к рыбаку — Азербайджан возник, как только Андропов лично познакомился с Гейдаром Алиевым, тогдашним председателем азербайджанского КГБ.
При близком знакомстве Алиев произвел на Андропова сильнейшее впечатление и был поэтому избран первым исполнителем пробного полицейского переворота на территории СССР.
В 1967 году Алиеву, когда он возглавил органы госбезопасности Азербайджана (а Андропов в том же году стал его шефом, бфициально возглавив Всесоюзный КГБ), исполнилось 44 года. Он был одним из самых молодых в стране функционеров на таком высоком посту да еще в генеральском звании. Биография его тем замечательна, что всю сознательную жизнь, начиная с 18 лет, азербайджанец Гейдар Али Рза оглы Алиев служил в секретной полиции, пройдя школу СМЕРШа и закалившись в военной разведке. В его лице — и вкупе с ним Эдуарда Шеварднадзе, министра внутренних дел Грузии, — был представлен высший продукт человеческой породы, выведенный в подпольных питомниках КГБ.
Это порода убежденных имперцев-космополитов, несмотря на их диковинные даже для русского уха имена: оба учились в русских школах, оба лишены всякой почвенной основы, всяких народных корней, каждый рассматривает свою республику как составную и неотъемлемую часть советской империи. Оба; но особенно Алиев, нетерпимы к национальным особенностям, традициям, характеру и стилю жизни своих народов — для них это не более чем предрассудки, пережитки прошлого, досадные и подлежащие устранению препятствия к созданию универсальной и наднациональной советской империи. Типичное “кагэбэшное" мировоззрение, которое, не исключено, разделяет и сам Андропов: идеологический флирт с московскими шовинистами был для него только средством, а не целью. Наглядно демонстрируя энергетическую отдачу, которую могут выжать органы госбезопасности из своих функционеров, новая порода полицейского офицера, в лице Алиева и Шеварднадзе, отличается высокой, почти чеканной исполнительностью, организаторскими талантами и незаурядной работоспособностью. И оба безмерно честолюбивы, что тоже увеличивало их энергетический потенциал честолюбием более высокого порядка, чем у коллег в центре. Для того чтобы добиться московских назначений, им надлежало образцово проявиться внутри республиканских границ, которые предстояло пересечь в северо-западном направлении. Родные республики служили им чем-то вроде стартовых площадок, ибо их честолюбие, как и мышление, было имперско-интернациональным, не ограниченным национальными пределами.
Но генерал КГБ Алиев, в отличие от грузинского, человечески более обозначенного коллеги, представал почти идеальным, механическим исполнителем — без сомнений и осечек, не знавший убеждений иных, нежели официальный минимум имперской идеологии. Он был также эффективен и полон исполнительской энергии, как натянутая и дрожащая стрела перед тем, как ей сорваться с тетевы. Дождавшись удобного момента, Юрий Андропов в 1969 году эту стрелу наконец спустил, пробив шефа тайной полиции Азербайджана партийным руководителем республики.
Ровно через месяц после назначения первым секретарем азербайджанского ЦК Алиев выступил перед партийным активом с несколько необычным — по сравнению с предшественником да и с партийными коллегами из других регионов — пессимистическим обобщением экономического и идеологического состояния республики. Оказалось, что “почти в каждой отрасли хозяйства дела плохи“, министерства не справляются с возложенной на них работой, огромная часть чиновников на местах берет взятки и покрывает преступников. И докладчик тут же объявил новый курс полицейского управления: “Мы должны сорвать маску со смутьянов, клеветников, заговорщиков и карьеристов, которые наносят серьезный ущерб нашему делу. Мы должны развернуть решительную, непреклонную борьбу с имеющимися у нас случаями взяточничества и искоренить условия, которые к этому ведут“.
Так начались азербайджанские чистки — царство террора по всей республике. Поначалу они велись по случайным “локальным" гнездам, но постепенно объекты укрупнились, и непрерывная полоса увольнений началась уже на министерском уровне. Так ушел на вынужденную пенсию министр промышленного строительства и всего через два месяца уволен министр здравоохранения по довольно серьезному обвинению “в фальсификации отчетов", неудовлетворительной организации здравоохранения и низком уровне медицинского обслуживания". Демонстрируя суровую неподкупность, Алиев снимает с работы министра внутренних дел, близкого своего сотрудника в те дни, когда сам возглавлял параллельное ведомству — КГБ, а вместе с ним увольняет и обоих его заместителей, полностью обновив, таким образом, руководство министерства.
После семи месяцев непрерывных чисток на всех уровнях азербайджанского руководства Алиев наконец приближается вплотную к центральному органу партии — республиканскому бюро. Если вспомнить старую священную эмблематику Комитета госбезопасности — щит и меч партии, то в случае с генералом КГБ Алиевым, как позднее — с грузином Шеварднадзе и еще позднее — с начальником секретной службы СССР Юрием Андроповым, КГБ перестало быть щитом, а меч обратило против тех, кого призвано защищать, — державных партократов.
Алиев смещает сразу несколько членов бюро республиканского ЦК, включая председателя Совета Министров Азербайджана и партийного секретаря Баку, столицы республики. В это время, по собственному его признанию, возникает “скрытое сопротивление" крутым полицейским мерам на самом высоком партийном уровне, и, чтобы сразу, одним махом покончить с крамолой, он увольняет президента республики и немедленно расширяет зону партийных чисток до районных и городских зон, где прежде всего снимает с должностей первых секретарей, зачастую вместе со всеми их заместителями и ближайшими сотрудниками. Фактически за полтора года Алиев полностью обновил партийное и государственное руководство республики, заменяя освободившиеся посты “своими людьми", обычно около 50 лет, главным образом — сотрудниками азербайджанского КГБ. Они представляли новое поколение и, что более важно, новый тип руководителей — циничных, честолюбивых. И полностью лояльных Алиеву, а через него — Андропову.
Алиев ввел совершенно новый — открытый стиль правления. Борьбу с коррупцией, сопровождаемую немедленными увольнениями крупных партийных чиновников, а часто и арестами, он вынес на всеобщее республиканское обозрение. К бесконечным чисткам была подключена пресса. Партийно-правительственная газета “Бакинский рабочий" регулярно сообщала о случаях взяточничества, расхищения государственной собственности, о подпольных частных заводах, о кумовстве среди партийного руководства и о соответствующих наказаниях, вплоть до смертной казни, которая вошла в обиход повседневной жизни республики.
Так разоблачалась и выносилась на открытый народный суд “красная буржуазия" Азербайджана. Так получали оправдание — за прошлое и на будущее — крутые полицейские меры по разоблачению и наказанию правонарушителей. Так резко сократилось расстояние между человеком и государством, между тюрьмой и домом, между жизнью и смертью: никто не был застрахован ни большими деньгами, ни высоким постом от разоблачения и наказания.
Алиев ввел и совершенно новый стиль разговора с народом, а также с партийными коллегами. Тон суровой прямоты, правдивости и полной откровенности в обрисовке реальной ситуации. Упор при этом делался на недостатках — на минусах, а не плюсах, как это повелось до Алиева в выступлениях секретарей республиканского ЦК. Он впервые обнародовал, например, скандальный факт: Азербайджан со второй мировой войны ни разу не выполнил пятилетний план. И хотя с последним пятилетним планом (1965–1970) республика вроде бы справилась, однако это случилось потому, что нормы выработки в последний момент были так занижены, что выполнение их вряд ли можно отнести к большим достижениям. Непрсвычно откровенный и прямой разговор руководителя республики с народом. Алиев хотел показать истинное положение вещей, пробудить в народе чувство ответственности и оправдать те суровые акции, к которым он вынужден прибегать для искоренения зла. Подводя итоги результатам выполнения пятилстнего плана по республике, он признал, что только одно промышленное предприятие — из шести крупнейших — работает в пределах своей мощности.
Когда в конце 1982 года Юрий Андропов заговорил на таком же трезвом и требовательном языке со всем советским народом, это произвело очень сильное, ошеломляющее впечатление. Эффект пробуждения от долгого сна и возвращения реальности. Идеи Брежнева умерли еще прежде, чем истлел его прах, — настолько допотопным и неуместным выглядел сам стиль брежневского правления по сравнению с освежающим, но и леденящим стилем бывшего главы КГБ. Точно такой же эффект новизны и современности испытали десятилетием раньше жители Закавказья, когда полицейские генералы заняли посты первых секретарей Азербайджана и Грузии. Однако очень скоро их полицейский режим исчерпал свои эффектные, быстродействующие, но все-таки ограниченные возможности созидания и стал такой же и даже более формальной рутиной, как предыдущие режимы партократов брежневского толка.
Свой полицейский переворот Гейдар Алиев провел в настолько краткие сроки и такими брутальными средствами, настолько вчистую срезал все руководство республики и так прозрачно маскировал борьбу с политическими конкурентами под “борьбу с коррупцией", что даже Андропов, пристально наблюдавший за экспериментом не в меру ретивого и не в меру исполнительного ставленника, обеспокоился. Он был обеспокоен на за Алиева, а за самого себя, ибо Брежнев, заботясь о внешней стабильности империи, относился с подозрением к отрывочно доходящим до него сведениям о крутой расправе с азербайджанским партийным аппаратом. Так встала задача — окончательно убедить Брежнева в успешности полицейского правления в Азербайджане. Андропов, знающий все слабости Генсека, подсказал Алиеву хоть и примитивный, но впечатляющий ход. Совсем недавно уволивший министра внутренних дел за “оптимистическую статистику", Алиев сам вынужден был прибегнуть к методу “приписок", разных комбинаций с отчетностью, одним словом — к оптимистическим цифрам, вместо более близкого его полицейскому мышлению метода “пессимистической статистики". К концу первого года на главной должности в республике он рапортовал в Москве об удивительных достижениях под его руководством. Результаты были слишком хороши, чтобы быть правдивыми. Промышленная продукция поднялась на 10 процентов выше уровня 1969 года — в два раза больше, чем ежегодный прирост при прежнем правлении. Производительность труда удвоилась. План по сельскому хозяйству, которое находилось, по прежним докладам Алиева в плачевном состоянии, наконец выполнен.
Он даже не заботился о правдоподобии радужных цифр, достигнутых за один только год. Ему важно внушить их Брежневу как лучшее доказательство эффективности крутых мер и повсеместных чисток в пораженной коррупцией республике. И Брежнев был польщен: новый азербайджанский секретарь оказался рачительным хозяином республики. Но недоверие и неприязнь к Алиеву лично и к алиевскому полицейскому курсу никогда не покидали Брежнева. Потому так упорно противился он настояниям Андропова ввести энергичного Алиева как ценный республиканский кадр в московское руководство — Политбюро ЦК КПСС. Ему нечего было прямо предъявить претенденту, но он смутно чувствовал в нем угрозу, чуждый стиль, крутое мышление и всячески оттягивал повышение, пока в 1976 году, через семь лет после вступления Алиева на должность партийного босса Азербайджана, под давлением все той же оптимистической статистики не был вынужден ввести его в кандидаты Политбюро. Но равноправным членом Политбюро при жизни Брежнева Алиев так и не стал — несмотря на помощь Андропова и собственные усилия.
Только за первые три года правления Алиев удалил с занимаемых постов сотни высокопоставленных чиновников.
Прежде всего он снимает с постов тех нескольких министров, которые уцелели от первой полосы увольнений. Затем, как завороженный, смещает тех самых городских и районных партийных секретарей, которых еще недавно назначил. Нимало не заботясь о серьезной мотивации, заменяет новым протеже некогда близкого соратника, которого в 1970 году поставил первым секретарем Бакинского горкома. На очереди оба полицейских ведомства республики: Алиев уже подбирается к ним. Но чистка не понадобилась; события неожиданно опережают ретивого сатрапа, все решается оперативным путем. Начальник тюрьмы, недовольный результатами инспекции, врывается в кабинет министра внутренних дел и наповал застреливает хозяина кабинета, его заместителя и полковника КГБ. На фоне постоянных чисток, судов и расстрелов этот экстраординарный случай не обратил на себя особого внимания азербайджанцев, у которых к тому времени выработался своего рода иммунитет ко всему, что происходит в верхах. Повторных чисток, многочисленных увольнений и отдачи под суд оказалось так много, что они начали даже предполагать: их партийный руководитель одержим фанатичной идеей “перманентной чистки". Однако, с точки зрения самого Алиева, это единственный путь — новыми полицейским чистками удержать то, что завоевано в результате предыдущих. В принципе такой путь должен был привести к политической диктатуре, чему, однако, препятствовало подчиненное Москве положение Азербайджана в системе советской империи. По сути, в течение приблизительно восьми лет Алиев правил республикой инерционно, на холостом ходу, чередой повторных чисток под знаком непрерывной борьбы с коррупцией, и в этих чистках наблюдался свой механический ритм — то затухание, то резкий пароксизм. Так случалось и под конец правления Алиева в Азербайджане, когда он вдруг обезглавил всю республиканскую прокуратуру, в том числе физически — обвиняемые были расстреляны. Повторными чистками, однообразными полицейскими приемами руководства, суровостью наказаний и брутальным стилем Алиев выжал республику, как лимон, — большей продуктивности она уже не могла дать. Для удержания ее на показательном уровне — не ниже — он выработал почти автоматическую систему полицейского управления. Лично в нем республика больше не нуждалась, он мог с легкостью передать ее любому заместителю. Благо что сам метил в Москву. И здесь шеф и покровитель Андропов всячески способствовал ему, но не мог преодолеть каменное сопротивление Брежнева.
Членом Политбюро он стал только спустя 10 дней после смерти Брежнева, а еще через два дня — первым заместителем премьер-министра. Азербайджан мог обойтись без Алиева, оставленный в надежных руках вышколенных соратников, зато Андропов уже не мог обойтись без него в Москве — были в нем качества, которыми не обладал никто из ближайшего окружения нового советского руководителя, включая его самого.