Дело в том, что Шеварднадзе, едва стал во главе республики, принялся изыскивать способы увеличения продуктивности сельскохозяйственного производства, по уровню которого Грузия, несмотря на богатейшие природные ресурсы, занимала в 1972 году пятнадцатое место в стране. Шеварднадзе подсчитал, что только от продажи мандаринов со своего участка грузинский частник получает около 50 тысяч рублей в год, а общий доход от продажи частной торговли от продажи гвоздик, хризантем, цитрусовых, помидоров, грецких орехов и миндаля на рынках Москвы, Ленинграда и других крупных городов Союза равнялся 300 миллионам рублей. И только то, что оставалось от частной продажи, грузинские крестьяне сдавали государству. Шеварднадзе решил положить конец такой произвольной планировке сельского хозяйства и благодаря системе выездных пропусков и кордонам, установленным на всех дорогах Грузии, ведущих за ее пределы, в несколько лет существенно подорвал глубоко укоренившийся доходный промысел.

Однако в конце концов он натолкнулся на пределы полицейских методов борьбы с частнособственническими инстинктами грузинских крестьян. Лишенные возможности передвигаться со своими товарами по суше, они проявили чудеса изобретательности и стали грузить цитрусовые, цветы, орехи и лавровый лист на нанятые пароходы, морские баржи с грузоподъемными кранами и на зафрахтованные грузовые самолеты. И тут отчаявшемуся в борьбе с частником Шеварднадзе пришел на помощь Андропов. Он предложил испробовать в одном из районов Грузии давний венгерский эксперимент в сельском хозяйстве, который в начале пятидесятых годов был успешно проведен в небольшом землевладельческом кооперативе, а затем — тоже успешно — распространен на всю Венгрию.

Поездки посла Андропова по венгерским колхозам не прошли даром. Венгрия осталась в его памяти образцом бытового и экономического благоустройства среди социалистических стран. И хотя он бывал в Венгрии и позднее и наблюдал более прогрессивные методы повышения продуктивности земледелия и животноводства, но в 1973 году, предлагая Грузии венгерский вариант, вспомнил практику именно того Надудварского Краснознаменного, первого в Венгрии экспериментального земледельческого кооператива и без малейших изменений — излюбленным методом наложения схемы — перенес в грузинский колхоз. В Грузии начался так называемый абашский эксперимент — по имени района на западе страны, одного из самых экономически отсталых и безнадежных. В 1973 году здесь видится новая — поощрительная — система оплаты в виде доли от общего урожая. Это повышало материальную заинтересованность колхозника.

Мы не станем перечислять все этапы абашского эксперимента, который познее был распространен на другие районы Западной Грузии, а в одном из них привел к поразительному увеличению урожая винограда всего за несколько лет. Но характерно, что, в отличие от других широковещательных кампаний Шеварднадзе, абашский эксперимент держался в тайне, без бравурного газетного аккомпанемента, и даже о начале его не объявили. Андропов вел себя предельно осторожно. Возлагая большие надежды на этот сельскохозяйственный эксперимент, он ждал конкретных результатов адаптации венгерского метода к грузинской почве. Он знал, как и все — до последнего советского обывателя — знали, о кризисном состоянии сельского хозяйства в стране, особенно в области выращивания и сбора зерна. Положение было настолько тупиковым, с опасной тенденцией к дальнейшему ухудшению, что власти в конце концов вовсе прекратили публиковать цифры урожая зерновых. Андропов знал также, что Брежнев, с его инстинктивным опасением любых, самых насущных реформ и коренных преобразований, предпочитал ситуацию политического и экономического застоя, а острую проблему снабжения страны зерном решил со свойственной ему оппортунистической уклончивостью: вместо дальнейших вкладов в сельское хозяйство страны — массовые и регулярные, из года в год, закупки зерна за границей.

Такое безответственное, по сути — абсурдное решение проблемы, обострившее ее до катастрофы, было, с точки зрения Андропова, пагубно, разрушительно для будущего страны. В частности, потому, что в возрастающей прогрессии увеличивало зависимость Советского Союза от экспортеров зерна на мировой рынок, прежде всего — от США и Канады. Страна становилась уязвимой там, где Андропов, как руководитель КГБ, старался сделать ее защищенной и сильной. От этого страдало его сильноразвитое имперское честолюбие.

Когда, посадив в Грузии своего человека, Андропов планировал там сельскохозяйственный эксперимент на венгерский манер, то, будучи любителем дальних планов, уже тогда честолюбиво надеялся внести свою лепту в общесоюзное разрешение проблемы, которая казалась совершенно безнадежной. Вот почему он так осторожничал с грузинской инициативой: опасался преждевременной реакции на нее Брежнева.

Когда абашская модель, являющаяся прямым сколком с модели венгерской, была успешно испытана в Западной Грузии с ее исключительно благоприятным субтропическим климатом, Шеварднадзе, естественно, предполагал расширить зону эксперимента до всей республики. Но Андропов сдержал его, он еще не был достаточно силен в Политбюро, чтобы санкционировать коренную перестройку сельского хозяйства Грузии по венгерскому образцу без риска для собственной карьеры и для самого эксперимента, который он намеревался, если удастся когда-нибудь прийти к власти, расширить до всесоюзных масштабов. Он также очень хорошо знал, что Брежнев недолюбливал обоих его республиканских ставленников и Гейдара Алиева, и особенно Эдуарда Шеварднадзе — только в ноябре 1978 года при прямом содействии Андропова и ввиду явных заслуг последнего перед родиной Генсек соглашается ввести его в кандидаты Политбюро. И это упорное недоверие Андропов также воспринимает препятствием к тому, чтобы обнародовать успех сельскохозяйственных реформ в Грузии.

Согласно своему накопительскому способу власти, Андропов начал исподволь подчинять себе республики, действуя через своих ставленников — бывших офицеров КГБ. В результате к концу 70-х годов он ориентировался в общей политической и экономической ситуации страны намного лучше не только Брежнева, но и всего Политбюро совокупно. Андропов пробовал, и не раз, расширить свои приобретения внутри Советского Союза. Он явно покушался на третью кавказскую республику. По готовым образцам Грузии и Азербайджана провел там — с армянской ветвью КГБ — МВД — всю черновую работу для подготовки полицейского переворота. И когда в конце 1973 года в ереванской центральной газете появилась статья, с неслыханной откровенностью и прямотой обличающая “моральное разложение", размах преступности и процветание коррупции в республике, — это было началом кампании по устранению старого руководства в Армении. Но тут уже Брежнев воспротивился решительно.

Андропов покушался на Армению для полноты схемы “захвата Кавказа", и всех трех закавказских республик. Но с Арменией не вышло, и эта единственная, выпавшая из схемы республика долго раздражала его педантичное воображение, страсть к скругленным концовкам, пожизненную тягу к бюрократической галочке в исходе проведенного мероприятия. В прочем, ему оказалось достаточно и двух республик. Схема полицейского переворота под видом борьбы с коррупцией отработана в них до совершенства, с уточненными подробностями и запасными ходами. Оставалось только перенести ее на всесоюзную арену.

Самый ценный опыт, который Андропов извлек из закавказских репетиций, — открытие универсального оружия в борьбе с политическими соперниками. Опираясь на силы госбезопасности, он мог теперь использовать обвинение в коррупции — когда уязвим любой партийный функционер — в качестве предлога для устранения конкурентов, как это проделали в обеих республиках его ставленники Алиев и Шеварднадзе. Но в отличие от них у него не было высокого покровителя. Ему приходилось действовать исключительно на свой страх и риск.