Им удобнее было ходить на пляж в Эдгартауне, где они останавливались в те дни, поэтому только на следующий год Гейл получила возможность исследовать дюны у Заковых рифов, где она со многими перезнакомилась и сдружилась.

Гейл приехала сюда в очередной раз, когда ей стукнуло девятнадцать. Она только отшила одного парня из Бенингтона и чувствовала, что ему требуется замена. Гарри Паркер, хотя и был значительно старше, показался ей наиболее подходящим кандидатом, Гейл стала оказывать ему знаки внимания. Очень скоро они стали появляться на пляже вместе, и Гейл импонировало, что у нее появился взрослый ухажер, городской парень, искушенный в житейских делах, нью-йоркец.

Гейл только что сдала экзамены в Хантерс-колледж и мечтала побыстрее все забыть. Гарри, который, казалось, знал всех и все на побережье, с радостью вызвался показать ей окрестности…

«Столько лет прошло, о Боже! — Гейл остановилась, чтобы посмотреть на рифы. — Вот где все началось!»

Гарри, болтающий с Лаурой Скофилд, обернулся и поискал глазами Гейл. Наверное, он тоже вспомнил те их славные денечки много лет назад. Высокий, коротко стриженный, атлетического телосложения (наконец-то он сбрил эти дурацкие усы!), Гарри не сильно изменился с памятного шестьдесят первого года.

«Старый дружок» — подумала Гейл, взбираясь на риф.

Да, Гарри Паркер был старым добрым другом, верным и преданным, хотя она не всегда это ценила. Если быть честной, она в самом деле любила его. А в те августовские дни без единого дождя, когда они встречались ежедневно, купались, без устали болтали и врали друг другу, валяясь на большом пляжном полотенце за рифами, ей их отношения представлялись лишь очередным флиртом, легкой влюбленностью.

А ведь она всегда приезжала первой, стараясь пораньше улизнуть из дома в Эдгартауне на машине матери (ее машина была разбита в аварии), и ждала Гарри, сидя на куче всякого хлама у гаража в Вермонте под вывеской: «Выставлено на продажу».

Отец Гейл, бесконечно выдававший банальности, все время повторял, что мужики слетаются на нее, как пчелы на мед. Это было в сущности правда, но на острове все происходило иначе. Ее раздражали напыщенные и скучные особи мужского пола, крутившиеся вокруг яхт-клуба в Эдгартауне. Кроме того, близость от родительского дома удерживала Гейл от шатаний по местным коктейль-барам, откуда ее могли и вышибить по малолетству.

Все, чего ей хотелось тогда, это сбежать куда подальше на остров к Чил-Марк или утесу Веселая Голова, где она набиралась свободомыслия от отдыхающих здесь писателей, художников и артистов. Ее неудержимо тянуло на побережье, куда привозили ее сами родители, а называли его средоточием распутства.

Подцепить Гарри не составило Гейл труда. Отдыхал он один, был непоседой и сам получал удовольствие от прогулок с красивой девчонкой по дюнам. Их свел счастливый случай, и то, что случилось потом в их жизни, было платой судьбе за радостно-бесшабашные дни их молодости.

Гейл сильно влюбилась в Гарри. В июле целую неделю она ждала приезда Гарри и отказывалась купаться или загорать в компании с другим мужчиной.

Гарри изменил своей привычке улетать в Нью-Йорк ночным рейсом по воскресеньям, стал пользоваться небольшим чартерным самолетом в понедельник утром. Так они могли провести еще одну ночь вместе. Гейл встречала его в аэропорту вечером в пятницу, нервничая, как бы рейс не задержался из-за тумана. Как-то самолет не смог приземлиться в Эдгартауне и она сломя голову неслась обратно домой, чтобы не пропустить его звонок из Нанниса, Нью-Бедфорда или Бостона.

На следующий день они встречались в обычном месте на пляже, сожалея о пропавшем вечере, когда они могли быть вместе.

Их отношения стремительно развивались. В начале июля они стали любовниками. В постели Гарри оказался неопытным мужчиной, часто попадал в неприятное положение из-за слабой эрекции, объясняя свои провалы тем, что он теряется с такой молодой и прекрасной девушкой, перед которой он испытывает благоговейный трепет. Потом дело пошло на лад, Гарри обрел уверенность в себе.

Для Гейл он был самым красивым и желанным. Гарри был значительно более худым тогда, не таким мускулистым. В общем, выглядел, по мнению Гейл, как все талантливые творческие личности. Хотя в одежде Гарри ничем не отличался от других начинающих карьеру в большом городе молодых провинциалов, она приписывала ему глубину и чувственность, свойственные людям искусства, неординарным натурам. Он напоминал ей преподавателя живописи из Беннингтона, в которого были влюблены все девчонки.

Он даже пил, в ее представлении, с особым изяществом, всегда приносил с собой на пляж термос со льдом и заранее приготовленный коктейль. Очень часто они быстро пьянели и к полудню уже занимались любовью в рифах. Гейл быстро испытывала оргазм, расслабленная солнцем и алкоголем. И у Гарри была мощная эрекция, он набрасывался на нее снова и снова, выпивка задерживала эякуляцию, и Гейл приходилось его останавливать, когда все у нее внутри было натерто и смазка перестала выделяться, а спина и колени были изодраны песком и осколками ракушек. Тогда оба валились с ног от изнеможения, взмокшие от пота и выделений.

Но при этом они не переставали веселиться, не так, чтобы одни «ха-ха и хи-хи», как она говорила, а как могут веселить друг друга два любящих молодых существа. От этого он был ей еще дороже.

Гарри никогда не рассказывал о своей семье и очень редко говорил о работе, которая представлялась Гейл такой интересной и творческой. У него не было близких друзей, как и у нее. Гарри говорил, что очень любит писать, но Гейл не представилась возможность оценить результаты его сочинительства.

Реальным была только их любовь, солнце и океан. Ничто другое не трогало их сердца. Все остальное просто не имело значения. Она даже думала, что он настолько ранен жизнью, что для него иное бытие не имеет смысла. На самом же деле Гарри был пассивным человеком, он пускал все на самотек.