Его рука скользнула ей в трусики, и она почувствовала, как набухают соски и губы влагалища. Погружение пальцев вызвало приток смазки. Спринджер опрокинул Гейл на спину и несколькими толчками вошел в нее.

Когда он вошел полностью, у нее возникло ощущение, что Спринджер ее насилует, хотя удовольствие не было этим испорчено. Она кончила на мгновение раньше Спринджера и теперь лежала на полу, взмокшая, взволнованная, волосы разметались по сторонам, от сделанной к приходу гостей прически не осталось и следа.

Нужно было привести быстро себя в порядок. Они приставали друг к другу и ласкались около часа, когда готовили вместе завтрак и первые порции «кровавой Мэри», и позже, когда Спринджер приготовил сандвичи ко второму завтраку. Но занялись любовью только сейчас — прямо на жестком полу. Когда все завершилось, у Гейл осталось ощущение стремительной, почти грубой атаки на нее.

Однако ей нравилось, когда Спринджер действовал столь напористо, он всегда вел себя таким образом. Только минуту назад он намазывал сверху на бутерброды майонез, а в следующую уже вскакивал на нее, втыкая свой восхитительный штык ей внутрь. Она с ходу заводилась и готова была его избить, если он тут же не начнет действовать первым. Не важно, куда он заваливал ее, — на пол, на стол или на сыпучий песок, она чувствовала спиной опору и он начинал подпрыгивать на ней сверху или она его переворачивала и оказывалась сидящей словно на вбитом в нее штыре. Все места были хороши, чем менее подходящие, тем лучше.

Появился повод устроить пикник. Блайден привез с собой смазливую деваху из Нью-Йорка, она только начала делать карьеру в кино под патронажем агентства Уильяма Морриса. Ее звали Сара Лоук.

Сразу за ними появился Гарри Паркер, который с порога заявил, что он будто вновь родился, когда ему удалось добраться живым до берега во время шторма. Выпить за это он отказался, но приветствовал идею пикника.

Почти одновременно с ним появилась их общая старая приятельница по обществу анонимных алкоголиков, Шейла Гафни. Она была единственной, с кем Гейла поддерживала дружеские отношения в обществе. Шейла постоянно витала в эмпиреях, и Гейл часто говорила, что выпивка сделала бы Шейлу совсем не от мира сего. Шейла соглашалась: чтобы стать шальной, ей не нужен алкоголь. Она была, что называется, «вещью в себе» и могла быстро наскучить.

Последними прибыли Скофильды, друзья Блайдена из Скарсдейла. Он работал специалистом по системам безопасности. Его жена, застенчивая особа в пляжном костюме, только молча улыбалась, пока они шли по тропинке вдоль берега к дюнам, где решили пообедать.

Впереди шел безучастный ко всем Спринджер с переносным холодильником. Замыкала процессию Гейл. Девушка Блайдена была, как определила про себя Гейл, «сногсшибательной штучкой», хотя ее белая кожа не могла сравниться с загаром хозяйки. Ее темное бикини под цвет волос резко контрастировало с бледной кожей. Девица вела себя приветливо и громко смеялась, что особенно понравилось Гейл, она сама так смеялась, громко и от души.

Блайден одел голубую с красными полосами регбистскую майку с надписью «Яростный».

«Старый мошенник, — подумала Гейл, — он никогда не играл в регби и скорее всего вообще не занимался спортом». Большинство людей, которые надевают матросские шапочки, никогда не бывали в море, а те, кто носят футбольные фуфайки с номерами на груди, не знают даже правил игры, или те, что ходят с индейской чалмой на голове, не имеют представления, где находится Индия.

Люди повернулись спиной к герою романа Сэлинджера «Над пропастью во ржи» Холдену Колфильду с его неприятием всяческого мошенничества. Когда Гейл была моложе, она, как идеалист Холден, считала обман, жульничество наихудшим грехом.

Сама Гейл была в голубой мужской рубахе, завязанной узлом на животе, под ней был телесного цвета купальник, который стал ей уже маловат. Когда она появилась в этом наряде, Шейла уставилась на ее оголенный живот, заметив светлую «дорожку», что тянулась от пупка в трусики. «Они все ее замечают», — отметила про себя Гейл.

Ей пришлось нести пляжные полотенца и сумку с продуктами, а идти не меньше мили до Заковых рифов. Так это место прозвали еще в пятидесятые годы, задолго до того, как Жаклин Онассис купила эти земли. Гейл училась здесь плавать, правда, тогда рифы были выше и требовалась изрядная выносливость, чтобы залезть на них без отдыха.

Гейл участвовала в пикнике у Заковых рифов, когда была подростком, и сейчас они шли туда по той же тропинке. Она тогда была с родителями и несколькими своими друзьями. Они нашли впадину в самом большом рифе, там был такой белый мелкий песок и кучи отполированных водой и солнцем деревяшек. Никто не знал, «ступала ли там раньше нога человека, во всяком случае следов его пребывания не было видно».

На берегу всегда много купающихся и любителей пикников, но если забраться в расщелину, то тебя никто не увидит. Конечно, все они раздевались догола, включая одного парня по имени Гарри. Вот где Гейл впервые познакомилась с Гарри Паркером.

В тех местах можно было погулять по дюнам или найти уютную маленькую бухточку, защищенную от штормов Атлантического океана, где даже росла трава. А дальше от этого места скапливались морские водоросли, летом она пересыхала, образуя твердую и холодную глинистую поверхность, по которой очень приятно было ходить в жаркие дни, когда песок обжигал ступни.

Позади Заковых рифов можно было выйти через четыре мили к Сквибнокет-Пойнт. В летние месяцы каждая компания захватывала там небольшое жизненное пространство, куда возвращалась каждый день. Гарри, например, оставлял на «своем месте» полотенце и книгу в траве за вторым рифом.

В то лето, когда Гейл познакомилась с Гарри, он приезжал сюда каждый уик-энд, а в августе находился здесь постоянно. Он рассказал, что приехал в отпуск и работает в нью-йоркском издательстве «Даблдэй».

Гейл отдыхала с родителями, хотя ее матери здесь не очень нравилось. Она не чувствовала себя комфортно без купальника, но после одного-другого стаканчика вина во время обеда забывала о городских замашках и весело бегала нагишом по пляжу и кидалась в воду. Отец, наоборот, сразу воспринял традиции «дикой» жизни, бродил по берегу, глазея на голых женщин, и «разряжался», как он это называл.