— Как вы там, парни? Тепло ли вас черти встретили? Надеюсь, тепло.

Не отвлекаться. В багажнике была вода.

Опять лезу опять в багажник.

— Ммама, ммам, — шёпот почти на грани восприятия, да и горящий джип мешает прислушиваться весёлым потрескиванием.

Боясь спугнуть тень надежды, заглядываю в салон.

Бог есть, да! ДА! ДА! — встречаюсь взглядом с сыном.

— Папа, мне сон страшный приснился. А где мама? — лицо и шея сына в крови, и поза неестественная. Несовместимая с жизнью поза, если по–честному.

— Сейчас мой маленький. Папа сейчас, — лихорадочно, но осторожно щупаю сына на предмет повреждений. Плечо минимум вывихнуто, а может и сломано. Лишь бы не позвоночник, Господи, только не позвоночник!

Буду вынимать. Сына вырубится наверняка, но с этим ничего не поделать, вынимать надо.

Заднюю дверь с водительской стороны заклинило, с противоположной вообще смяло как бумагу. Медленно сдвигаю до упора вперед сиденье водителя. Теперь сложить спинку сиденья к рулю. Готово.

— Маленький, пошевели ножкой, умница, а другой можешь? — шевелятся.

Шевелятся!

Теперь мне точно известно, как это, когда гора падает с плеч, во мне три метра роста как–то сразу стало.

— Папа, а где мама? Я к маме хочу.

— Умерла, маленький. Умерла навсегда, — нельзя дать слабину, никак нельзя. Спазм зажимает грудь, слезы размывают кровь на щёках. Привалившись к «девятке», с трудом удерживаю равновесие на ватных ногах. Прижав к себе сына, вдыхаю запах его волос, и никак не могу надышаться.

— Спасибо тебе, Господи, — зажимаю в зубах золотой крестик. Жизнь продолжается. Больше того, она обретает смысл.

Пара машин тормозит на обочине. Какие–то люди спешат ко мне, трясут за плечо, лезут с вопросами.

Но это все неважно.

Важно, что комочек плоти у меня на руках живой и, похоже, относительно здоровый.