– Иди к доске. Повтори то, что я сейчас сказала!
Булыгин обреченно потащился к голубю. Повертел в руках указку и неуверенно начал:
– Мозги.
– Не мозги, а головной мозг! – поправила Светлана Генриховна.
– Зоб. Сердце. Печень, – Булыгин тыкал указкой в картинку, – желудок, кишки. И эта… Как ее… Да как же…. Какава!
Светлана Генриховна по инерции нахмурилась от неверного ответа, но тут же заливисто расхохоталась. Класс лежал на партах от смеха.
С трудом успокоившись, Светлана Генриховна поправила Булыгина:
– Не какава, Рома, а клоака. Запомни.
«Да, это в жизни сильно пригодится, – отметила про себя Юлька. – Кстати, почему его так редко называют по имени? Ромка».
Потом был немецкий. Юлька старательно переводила текст про пионеров-тельмановцев. Мерзостно-веселый Шрайбикус фоткал ее с угла страницы учебника.
Шестого урока у восьмого класса не было. Как будто нарочно выделили Юльке время попереживать о предстоящем расстреле. Одноклассники свалили домой.
Юлька уже привыкла бродить по школе в одиночестве. Была какая-то особая прелесть в этих пустых коридорах, в приглушенных голосах учителей, доносящихся из кабинетов. Можно было неторопливо разглядывать весьма неплохие картины местного художника Алексанникова, развешанные по стенам. Особенно любила Юлька картину с летней ночью. Основное пространство на ней занимала река. Посредине был небольшой остров с высокой колокольней, вокруг которой лепились домики со светящимися окошками. Над этим благодатным покоем висел чистый ясный месяц.
В кабинете у Галины Еремеевны вдруг взревел проигрыватель:
Меж высоких хлебов затерялося
Небогатое наше село.
Горе горькое по свету шлялося
И на нас невзначай набрело.
Юлька подтащила к дверям кабинета банкетку, достала из сумки клубок, спицы и «Модише машен», немецкий журнал по вязанию. Осталось довязать один рукав, и кофта будет готова.
Галина Еремеевна задушевно рассказывала какому-то классу о лирике Некрасова, время от времени включая песни на его стихи. Они удивительно гармонично накладывались на Юлькины переживания. Она вязала и слушала:
Что ты жадно глядишь на дорогу