– Ничего страшного, – заверил я. И добавил: – Вы заходите ко мне, буду рад поболтать. Мне почему-то кажется, что вам нужно выговориться и поплакаться в жилетку, а некому.

– Доброй ночи, – сказала она вместо ответа на приглашение, и в трубке раздались блаженные гудки.

Отложив разбор кошмара на утро, я заставил себя встать, проветрить комнату, перестелил промокшую кровать и рухнул замертво, едва дотянув до подушки.

***

Наутро понедельника в моем приемном графике выпало окно, к тому же один из постоянных пациентов позвонил с утра пораньше и отменил сеанс. Поэтому я позволил себе поваляться в постели, неспешно встал, умылся и выпил чаю, стремясь смыть с себя остатки сонливости и привести в порядок мозг.

Достав с полки заветную тетрадь, заведенную на себя самого, я подробно изложил на бумаге свой ночной кошмар, особо подчеркнув то ужасающее чувство опьянения и искреннего блаженства, охватившее меня, едва я осознал, что Курт не дышит, не издает ни звука, едва я убедился, что он мертв. Увы, мой сон не оставил мне лазейки: я действительно убил его, не ранил, не оглушил, убил – и впал в состояние эйфории, сходное с оргазмом. И еще: в тот миг я подумал, что все это кстати, и мне не придется больше таскаться в Стоун-хаус. Я упивался обретенной свободой, я был откровенно счастлив и не испытывал ни малейших угрызений совести. Теперь я вспоминал об этом со страхом.

Сон был многоплановым и говорил, соответственно, о многом специалисту вроде меня. В частности, беспорядочные удары кинжалом, направленные в спину, ассоциировались с чисто сексуальным подтекстом, но эта аллюзия была мне более-менее ясна.

Беспокоило меня другое.

Тщательный анализ моего ночного путешествия в Дублин испугал меня куда сильнее совершенного убийства. По всему выходило, что во сне именно я был пресловутым маньяком.

Я следил за Куртом и его сексуальными связями, следил пристально и ревниво; я натравил на него полицию, тем самым отведя подозрения от себя самого, и пронес через таможню нож; наконец, вдоволь наобщавшись со всяким сбродом, принимавшим меня за своего, я проник в номер Мериен, любовницы Мак-Феникса (как следовало из моих видений), а то, что жертвой моего безумия стал Курт, ничего не меняло: все равно рано или поздно круг должен был замкнуться, и лорд пал бы жертвой собственных страстей.

Лишь проанализировав свой полоумный сон, я понял, что инспектор Слайт, – мой добрый друг старина Фрэнк, – разыгрывал две карты, передавая мне историю болезни Мак-Феникса. И я с моим нездоровым прошлым и вполне очевидным мотивом был подозреваемым номер два. Черт возьми, мы ведь даже познакомились с Фрэнком, когда он пришел побеседовать с Мериен о ком-то из ее знакомых… О Курте!

Немного приободрившись от нелепости происходящего, я принялся сопоставлять более мелкие детали, детали, так сказать, второго плана; позабавили они меня несказанно; я все разложил по полочкам, расписал и на всякий случай позвонил стареющему, катастрофически теряющему зрение, но по-прежнему гениальному профессору Рею Диксону, сначала избавившему малолетнего пациента от стресса и боязни темных улиц, а затем, когда подростком я обратился к нему за помощью, рискнувшему взять меня ассистентом. В его клинике я получил достаточно знаний и бесценного опыта, позволившего мне позднее сдать экзамены на отлично и стать гордостью факультета.

Старик был очень рад меня услышать, подробно, с пристрастием расспросил о практике, пожурил за недостаток рвения и леность, извечные мои пороки. Я описал ему свой сон, точно сон одного из пациентов, опустив имена и ряд подробностей, прямо говорящих о маньяке.

Профессор долго кряхтел и причмокивал по обыкновению; эта вредная, раздражающая незнакомых с ним людей, сильно мешающая практике привычка развилась у него от старости и потери части зубов, но я с ней давно смирился. Когда он соизволил выдать диагноз, донельзя счастливый нежданной забавой, я горделиво улыбнулся: выводы профессора, гения, светила медицины, практически полностью совпадали с моими. Но напоследок мой бесподобный учитель выдал бесподобную фразу:

– Будь осторожен, мой мальчик. Твой сон – не отражение прошлого, но предчувствие грядущих событий. Опасность угрожает и тебе, и людям, сыгравшим главные роли в сумбурной пьеске подсознания. Будь предельно осторожен. И выбери правильно, я тебя прошу.

За всю богатую практику профессора Диксона не удалось обмануть ни одному симулянту. На что я рассчитывал, жалкий дилетант?

От всех волнений и предсказаний у меня разболелась голова и, чтобы не растить в себе нежданный приступ паранойи, я тотчас позвонил Слайту и спросил прямо, после неизбежных приветствий:

– Ты правда считаешь, что дорсетский маньяк – это я?

Старина Фрэнк поперхнулся на том конце провода, закашлялся и чем-то ожесточенно забулькал в ответ. Кое-как отдышавшись, он внес поправки в некорректно поставленный вопрос:

– Считал, Патерсон, обязан был считать и досконально проверить.