Я промолчал.

Я действительно кое-что знал о посетителях «Тристана». Перспективы открывались ошеломляющие. Из в меру известного психиатра с практикой средней руки я превращался… Я не рискнул озвучить пределы моего возможного взлета, скажу лишь, что подобных сальто в склочной и завистливой среде элитных врачей не прощали никому.

Мак-Феникс так же молча наслаждался эффектом.

Неисповедимы пути Твои, Господи. В банальнейшей пробке иногда выпадает услышать такое!

– Зачем в клубе штатный психиатр? – недоверчиво уточнил я: – С чего вдруг?

– Почему же «вдруг»? У нас был свой психолог, лорд Барренгтон, почетный член клуба, но, увы, он скончался полгода назад от неизлечимого рака легкого.

– Бывает излечимый рак легкого? – машинально поправил я, думая о другом. О славе Барренгтона, о работах, издаваемых в самых престижных журналах, о рыцарской цепи за заслуги перед короной и прочих регалиях, полученных за вклад в медицину. Если судить по разнообразию интересовавших лорда патологий, материал ему предоставлялся обширный.

– Смотря для кого, – жестко ответил Курт.

– Твой «Тристан» – элитарная психлечебница? – не выдержал я, живо представив, как многие лорды, пэры, политические деятели и светила науки добровольно подвергают себя изоляции, дабы не навредить обществу и собственным семьям. Курт вписывался в эту схему на все сто!

– Можно сказать и так, – дружелюбно согласился лорд. – Слова – это ветер, не меняющий суть явления. Людям нужна разрядка, нужна помощь, Патерсон, и им категорически некогда ходить по врачам. Если ты согласен, я запускаю механизм внедрения.

– Ну уж нет! – рявкнул я, пребольно ударившись кулаком о дверцу. – Прежде чем принять решение, я должен осмотреть вашу клинику и поговорить с пациентами, я…

Курт отрицательно качнул головой:

– Игра в темную, Патерсон, только так. «Тристан» – закрытое заведение, и человек с улицы дальше охраны не пройдет.

– Дурдом, – припечатал я, вздыхая. – Ладно, по любому, не так скоро, милорд. Я не могу бросить своих пациентов, одних мне нужно долечить, других пристроить по врачам необходимого профиля. И главное. Я оставляю за собой право на размышления.

– Постарайся размышлять недолго, время дорого. А надумаешь – позвони, – прищурившись, попросил Курт и без предупреждения бросил машину вперед и влево, так, что сам собой захлопнулся капот, а я едва не ткнулся головой в лобовое стекло; «Ягуар» свернул на тротуар, на газон, оставляя за спиной осиротевший треугольник. Обговорив вопросы, отнесенные в разряд важных, его светлость не желал более торчать в ненавистной всей его природе пробке.

Я вцепился в дверцу, пытаясь правой рукой втиснуть на место замок ремня безопасности. В нарушение всех правил, всех знаков, вызывая панику среди пешеходов и выбрасывая из-под колес газонную траву, Мак-Феникс выехал на перекресток, пересек его по диагонали на длинном желтом и свернул куда-то вправо, в проезд между домами.

Через час езды за гранью фола мы были в Лондоне. Курт довез меня до дома и слегка удержал мою руку, затягивая рукопожатие:

– Все, Джеймс, прощай.

– В смысле? – удивился я. – До завтра, надеюсь?

Курт улыбнулся в ответ, сел в машину и знаком показал, чтобы я звонил.