Я воочию наблюдал пресловутую борьбу полов и тщету победы духовных порывов над грубой плотью. То и дело натыкаясь на влюбленную парочку, я слонялся по дому в поисках укромного уголка, недоступного для сладострастных стонов и криков, но находил лишь использованные презервативы, в таких количествах, что становилось, с одной стороны, не по себе от огромного потенциала лорда, с другой стороны, было безумно жаль Питерса: бедняга явно не успевал с уборкой. Они полдня провели в постели, пошли трахаться в бассейн, спустились к позднему завтраку и занялись любовью в столовой, потом в коридоре, не успев достигнуть какого-то иного убежища, в библиотеке. Спасения не было. Я не был застрахован оттого, что и в мою спальню не ввалятся вдруг обезумевшие от страсти любовники, торопливо стягивая с себя остатки незамысловатой одежды.
К полудню воскресенья меня все это порядком достало. Я плохо спал по ночам: моя спальня находилась слишком близко от основной арены действий, а мисс Томпсон не смолкала до рассвета, завывая точно девка из среднебюджетного порнушного фильма. Не то чтобы она мне очень мешала: доводилось засыпать на середине подобных шедевров, не дотянувшись до пульта. Но, увы, ее крики будили не самые приятные воспоминания: я невольно анализировал, сравнивал, пытался понять, как сильно кричал под Куртом я сам и звучало ли это также похабно. Кусая губы, я вспоминал, что творил со мной Мак-Феникс той роковой для нас обоих ночью; с долей бесконтрольной ревности я представлял, как он шепчет ей те же самые бредовые слова и клятвы, и катал на языке солоноватый привкус крови.
Встал я поздно, но был вынужден уйти на кухню, чтоб хоть как-то перекусить, а потом надолго сбежал в скалы, бесцельно бродя и раздраженно швыряя камни в ярко-синюю морскую даль. Впрочем, в глубине души я был благодарен мисс Томпсон за нечаянный выходной, за то, что в кои веки кто-то встал между мной и Куртом и остановил наш бессмысленный поединок, бесконечную битву за его рассудок. Просто я привык к сражениям, и мне было скучно: точно бравый генерал в отставке, я не представлял, что мне теперь делать с этой свалившейся на меня кучей времени. И все-таки я получил отгул! Конечно, дома мне было бы комфортнее и уютней, в Лондоне я сумел бы найти себе занятие по сердцу и настроению, но выбирать не приходилось. В конце концов, я напросился сам. В полном одиночестве я искупался, пытаясь убедить себя, что мне все равно, что даже интереснее исследовать заливчик одному, и попутно проводил курс душеспасительной самотерапии.
Моя незатейливая реакция на происходящее с жестокой откровенностью показала мне, как далеко я зашел в своем стремлении заполучить контроль над необычным пациентом. И в какую неприятную зависимость попал в итоге сам. Видя его искреннюю, страстную тягу ко мне, я стал считать собственное тело неким инструментом поощрения, тем куском сыра, что заставляет подопытных мышей выделывать разные забавные трюки. Я отдалялся от него, когда хотел наказать за упрямство; я бросался в авантюры, делал шаг навстречу, когда хотел за что-то наградить. Я заставлял его метаться, балансировать на грани, откровенно провоцировал и потом динамил; надежно прикрытый словом Курта, я доводил его до белого каления, и он принимал решение, угодное врачу. Я вел себя недопустимо. И то, что лорд нашел иной выход из этой нелепой ситуации, с предельной ясностью показывало мне, насколько я был не прав. Как в шахматах, Мак-Феникс перевернул ситуацию с ног на голову спокойной и уверенной рокировкой. Теперь, как я подозревал, чтобы вернуть его, вернуть те отношения, что привлекали меня в нашей дружбе, мне оставалось только заменить собою Нелли, а этого я не мог допустить. По всему выходило, что лорд пойдет дальше без меня, а я останусь в своем тупике с кучей нерешенных вопросов.
Что до последовавшего за этим жесткого решения лорда, то его породил мой давешний страх, мой бесконтрольный прорвавшийся ужас. Я выдал себя и тем самым озадачил Мак-Феникса, показав ему тщету любых попыток заслужить мое прощение. Все было не так, он все воспринял по-своему, но увы, я ничего не мог исправить. Две недели он обдумывал ситуацию – и, наконец, сделал ответный ход.
Я не понял этого сразу, я понадеялся, что ситуация как-нибудь разрулится. Выплеснет гормоны, успокоится, и все вернется на круги своя: наши встречи, шахматы и разговоры. Мне Нелли Томпсон не мешала, пусть ублажает его всю ночь до утра, главное, чтоб ее не было слишком много в жизни Мак-Феникса! Просто пока она пыталась занять все пространство целиком, а он, опьяненный страстью, не сопротивлялся.
К обеду я не вернулся: взобравшись на одну из скал, я вдруг обнаружил, что отсюда принимается сигнал и с воодушевлением принялся названивать Мериен.
Она обрадовалась мне, я давно не звонил, а съемки вынуждали ее задержаться в Дублине на неопределенно долгий срок. Мы проболтали, пока я не обнаружил, что мой немалый счет на мобильном тает стремительно, как мартовский снег на солнцепеке. Я сообщил об этом Мериен, она обещала перезвонить ближе к вечеру, чтобы подробнее поговорить о моем новом пациенте и обсудить все детали.
Донельзя довольный этим затянувшимся разговором, улыбаясь и напевая под нос услышанную в динамике песенку, я вернулся на пляж и снова нырнул в теплую воду. Мое настроение сильно улучшилось при мысли, что существуют еще девушки, способные на понимание, дружеское участие, что не всем нужен безостановочный секс и доскональное знание Камасутры.
Таким, мокрым и счастливым, меня нашел Питерс. При виде меня он сам заулыбался до ушей, размахивая корзинкой с собранным наспех обедом и бутылкой легкого вина. Из кармана лакея торчал какой-то раритет, под мышкой виднелся плед. Похоже, он полностью разделял мое желание сбежать из Стоун-хауса, превратившегося в филиал низкосортного борделя, а потому решил устроить меня со всеми удобствами. Я предложил лакею присоединиться и, воспользовавшись случаем, выкупаться вволю: после чтения Байрона в розарии мы общались с Тимом самым дружеским образом, не чинясь. Он колебался доли секунды, потом обернулся в сторону дома, изобразил на подвижном лице презрение, быстро скинул одежду, взобрался на скалу и прыгнул в море.
Плавал Тим всеми известными человечеству способами и так быстро, что не вызывало сомнений: он долгое время профессионально занимался плаваньем и при необходимости легко обгонит самого Мак-Феникса. Обгонит, догонит, со дна достанет, дотащит до берега в десятибалльный шторм и сумеет вернуть к жизни бессознательное тело хозяина. Я все больше убеждался в том, что Питерс не просто лакей, он телохранитель, работающий под легендой; мои догадки подтвердило и то, что Тим буквально вылетел из воды и первым делом натянул рубашку, не дав коже обсохнуть. Сквозь прилипший рукав едва проступала неразборчивая татуировка на плече, вроде стилизованная восточная птица, а может, иное чудище, символизирующее почему-то надежность и защиту. Этому человеку было что скрывать, но я не стал лезть в его тайны, задавать ненужные вопросы, и он был мне благодарен.
После продолжительных заплывов во мне разыгрался зверский аппетит, Тим, особо не протестуя, ко мне присоединился. Было так славно, что я высказался в том духе, что окажись здесь Курт, он бы нам позавидовал. И этим все испортил. Увы.
Питерс со мной согласился, так горячо, будто не сомневался, что Мак-Феникс предпочел бы купание со мной постели сексуальной красотки, но почти тотчас поднялся, знаками показав, что должен идти. Видимо, вспомнил, что «объект» надолго остался без наблюдения, и поспешил вернуться к своим нелегким обязанностям.
Я вновь остался один на один с морем, ветром, солнцем и ветхим томиком Шекспира в руках. Пробравшись в пещеру контрабандистов, я укрылся от ветра и посторонних глаз, завернулся в плед, пододвинул бутылку и погрузился в чтение. Я больше не жалел, что приехал на уик-энд в Стоун-хаус. Мне было хорошо, настолько, что через час сосредоточенного чтения я прикончил бутылку, соорудил из пиджака подушку и уснул под шелест волн.
***