Но был ли Альфред сумасшедшим или нет, в любом случае сам Этельред послал его с Олавом, и вскоре он, похоже, пришел к согласию с самим собой и своим богом: он поманил нас и пробормотал что-то Рагнару Кузнечному Молоту, который, по-видимому, немного понимал по-английски.
– Вокруг него, – сказал он. – Этот дуралей хочет, чтобы мы построили церковь вокруг него.
Так мы и сделали. Зашли в лес, нашли несколько прямых берез и связали их у макушек, так что они приняли форму наконечника стрелы. Поперек мы закрепили длинный шест и все это накрыли парусиной. Потом мы подперли сооружение шестами и закрепили растяжками, а Альфред все это время простоял, сложив руки и закрыв глаза. Только когда мы установили шатер и собирались уходить, он будто пробудился. Он завопил:
– Крукс сакра! Крукс сакра!
Так что мы срубили еще одну березу и привязали к ней поперечную перекладину так, как велел Альфред, а потом воткнули ствол березы в землю. Кажется, теперь он был доволен, он ткнулся лбом в землю и принялся бормотать что-то себе под нос, а Рагнар Кузнечный Молот сказал, что мы можем идти.
Когда мы вернулись к кораблям, я начал возиться со стволом можжевельника, который мы вырубили на обратном пути. Я разрубил его на две части и принялся вытесывать из полешек два топорища, одно для Бьёрна и одно для себя, на случай, если наши старые поломаются.
До этих пор Бьёрн мало говорил об отце, но тут у него вдруг вырвалось.
– Мы отомстим за него, Торстейн. Уже скоро, когда мы столкнемся с людьми ярла… – Он поднял свой топор и провел пальцем по зарубкам. – Здесь будут еще зарубки, брат. И каждая из них станет местью за отца.
Помню, я тогда подумал: я почувствую, что отомстил, только когда увижу Роса и всех его людей мертвыми. В тот день ближе к вечеру Альфред отслужил мессу. Олав и Сигурд зашли в шатер вместе с монахом, а мы, все дружинники, должны были стоять снаружи. Альфред что-то громко говорил, наверное, хотел, чтобы мы тоже услышали. Но он по-прежнему изъяснялся на языке, который не понимали ни я, ни другие, и, сказать по правде, мы с Бьёрном совершенно не понимали, что происходит. Мы знали, что это касается Белого Христа, но нам и в голову не приходило, что этот остров будет считаться первым кусочком христианской земли в древней Норвегии. Помню, что Сигурд иногда выглядывал из шатра и злобно рявкал на тех, кто садился на землю, они вскакивали, а остальным он резко сказал, что если кто-то отсюда уйдет, то отведает и розог, и каленого железа. Как только он нырнул обратно в шатер, Рагнар Кузнечный Молот развязал пояс и вызывающе пустил струю прямо перед собой, он не любил сдерживать ни газы, ни мочу. Тут из шатра вышел Альфред, спрятав руки в рукава стихаря и подняв глаза к ясному небу над нами. За ним следовали Олав и Сигурд, и все трое, не говоря ни слова, направились обратно к кораблям. Мы, дружинники, остались стоять, очень немногие из нас видели раньше что-то подобное, и мы не знали, оставаться ли нам здесь или идти вслед за ними. Альфред, Сигурд и Олав уже почти дошли до опушки леса, когда Олав повернулся и со смехом махнул нам рукой, приказывая идти за ними.
14
Морское сражение
На следующее утро я решил пойти пристреляться. Я ушел на луг, где мы поставили шатер, чтобы никто меня не видел, вместо мишени воткнул в землю шест, но оказалось, что я утерял сноровку, и мне пришлось стрелять много раз, прежде чем я вновь обрел то особое «чувство» мишени, ощущение, которое знакомо любому хорошему лучнику. Прошел целый год с тех пор, как я уплыл с торжища, а с тех пор браться за лук мне особо не доводилось. Но со стрельбой из лука дело обстоит так же, как и с плаванием. Если уж один раз научился, никогда не забудешь. Вскоре я уже отошел еще на несколько шагов от мишени, и, хотя стрелял я не так метко, как раньше, на небольшом расстоянии от мишени почти все мои стрелы попадали в цель.
Когда мы вышли в море, день только начинался. Накануне шкиперы позаботились, чтобы бочки наполнили водой из ручья, а Альфред, казалось, был доволен исполнением своего священнического служения, я видел, что он уселся с кружкой пива на корабле Олава. Но остальным пива не досталось. Крышки на пивных бочках забили, а нам, лучникам, приказали повесить колчаны за планширь. Потом мы сели на весла. Утро выдалось совершенно безветренным. Вода в заливе была прозрачной и неподвижной.
Мы, дружинники, мало что знали о намерениях Олава, но позже я слыхал, что он вовсе не собирался заявиться к ярлу, потрясая обнаженным мечом. Олав подготовился как следует и отправил в Норвегию своих людей, которые разожгли недовольство в бондах, подтолкнули их к восстанию и распространили слух, что во фьордах у Олава спрятана сотня кораблей. Тот мореход, который прошлым летом приплывал на Оркнейские острова и рассказывал о похотливости Хакона ярла и недовольстве среди норвежцев, был одним из таких людей. Они также докладывали Олаву о том, где стоят корабли ярла, сколько у него войска и какие роды по-прежнему хранят ему верность. Разузнав все это, Олав, посоветовавшись со своим дядей Сигурдом, решил поначалу отправиться к ярлу и поговорить с ним. В обмен на мир он собирался потребовать земли, достаточно, чтобы прокормить себя и свое войско, и лучше всего в Вике, исконной вотчине рода Олава. Утвердившись на норвежской земле, Олав собирался строить интриги и покупать за серебро верность хёвдингов, пока не сочтет себя достаточно сильным, чтобы захватить Трёнделаг и убить ярла с сыновьями.
В саге, которую впоследствии написал об Олаве Альфред, об этом не упомянуто ни единым словом. О хитрости Олава в ней не повествуется, зато немало рассказов о его героизме и благочестии.
Когда мы отплывали от Морстра, Асгейр Штаны объявил нам, что мы направляемся в сторону Тронхеймсфьорда. Гребцы начали перешептываться, ведь мы знали, что это – вотчина ярла Хладира и в его глубине, по слухам, скрывается весь флот ярла. Мы и не догадывались, что в это время ярла уже изгнали, а в Тронхейме оставался только его сын Эрленд с несколькими кораблями. Помню, что грести в то утро должен был я, а Бьёрн стоял рядом со мной и правил мой сакс. При этом он постоянно поглядывал на меня и на мою искалеченную ногу. Я давно не вспоминал о ноге, наверное, потому, что почти все время находился на корабле, а ведь там бегать особо негде. Но теперь я понимал, что Бьёрн думает о моем увечье, и мне пришло в голову, что меня поставили лучником вовсе не потому, что я хорошо управляюсь с луком, а потому, что не так хорошо умею драться, как остальные.
Вскоре мы доплыли до южной оконечности Бёмло, корабли вновь повернули в открытое море, и на сердце у меня полегчало. Меня пугало будущее, и больше всего хотелось, чтобы мы переплыли море и вернулись на Оркнейские острова. В открытом море чувствовать себя храбрым было нетрудно, но теперь, когда Бьёрн стоял подле меня с саксом и точилом, все это вдруг стало слишком реальным.
Мы шли прежним курсом, пока земля не пропала из виду. Тогда мы повернули на север и шли так весь оставшийся день и всю ночь. К ночи задул сильный ветер с берега, будто Норвегия решила, что не хочет нашего возвращения. Но паруса всю ночь не опускались, драккары Олава были быстры, а когда наступило утро, на корабле Олава убрали парус и спустили весла. Теперь мы держали курс на восток.
Чужестранцам трудно себе представить, с какой скоростью мы можем передвигаться на наших судах. От Морстра до Тронхеймсфьорда расстояние почти такое же, как и до Шотландии, но для нас этот путь недолог. Это всего лишь одна смена гребцов и одна ночевка под навесом. Не успел оглянуться, как ты на месте.
Но последний участок пути через Тронхеймсфьорд был нелегким. Мы шли против сильного течения, так что за каждое весло пришлось посадить по два человека. Весь тот день наш корабль то и дело зарывался носом в волны. Поскольку то было ранней весной, морская вода была ледяной, и мы с Бьёрном, сидевшие довольно близко от носа, вскоре промокли до нитки и замерзли до костей, а ведь нам предстояло грести до самого вечера.